Когда с батюшкой мечты неуютно

Психолог Наталия Скуратовская

Когда с батюшкой мечты неуютно (+видео)

Вторая часть лекции психолога Наталии Скуратовской «Психологические проблемы душепопечения: как избежать ловушек для пастырей и пасомых»

«Ты сам виноват, а я тебя смиряю»

В предыдущей части лекции мы остановились на проблемах созависимости. Созависимость бывает разной степени тяжести: и до некоторой степени приятная, и очень травматичная, и это бы хотелось обозначить отдельно.

Некоторым из слушателей, возможно, известно о токсичных отношениях, то есть отношениях разрушительных. Но такие отношения возможны не только в личной жизни между мужчиной и женщиной, они возможны и между священником и его прихожанами. Рассмотрим, как можно отличить токсичное духовное руководство от нормального.

Различать эти признаки нужно для того, чтобы немедленно покинуть то место, в котором присутствует хотя бы две трети признаков из этого списка. Во-первых, никакой свободы, дарованной Христом, при токсичных отношениях нет – более того, свободы становится намного меньше, чем было до церкви.

То есть если до церкви вы могли что-то делать сами, решать сами (пусть и не все в жизни получалось, но не было ощущения беспомощности), то здесь приходит чувство полной несамостоятельности и беспомощности: невозможно что-то решить без благословения, возникает паническое ощущение, что-де я все провалю, я все испорчу.

«Я хуже всех, я хуже всех, я хуже всех», – это подспудно повторяется как мантра.

При этом священник контролирует все аспекты вашей жизни, и не только духовной – какая у вас ситуация в семье, ваши рабочие дела, даже интимные подробности супружеской жизни: правильная ли поза или, не дай Бог, постом согрешили регулярной супружеской жизнью.

Или – для не состоящего в браке – отдельное внимание к эротическим фантазиям, которые просят описать в подробностях. Священник вторгается в интимнейшие сферы, более того, дает безапелляционные рекомендации, на которые, в общем-то, в духовном плане не имеет права.

Он руководитель духовной жизни, он не должен заменять разум своих пасомых своими представлениями, не должен подменять и чувство ответственности. Этому есть оправдание, традиционная отговорка: «Ну как же? Смирение, послушание и идеал монашеской жизни». Собственно, вся наша духовная жизнь предположительно строится по образцу жизни монашеской – просто потому, что подавляющее большинство сочинений на тему и духовной жизни, и руководства ею писались монахами для монахов.

Да, еще есть эта присказка из «Лествицы», что «свет мирянам – монахи, свет монахам – ангелы». Понятно, что на самом деле это настоятель монастыря сказал своим монахам. «Лествица» на самом деле – очень хорошая книга, если ею пользоваться правильно, это отличный тренинг для суровых подвижников, отрекшихся от мира, у которых единственная цель в жизни – это очищение от страстей и спасение, это писалось именно для них.

Но примерно в ту же пору – даже, кажется, чуть пораньше, святой Антоний Великий сказал: «Как монаху не спасительно жить своевольно, а не в послушании, так мирянам губительно пренебрегать своей свободой воли и пренебрегать заботой о своей семье».

То есть миряне должны жить своим умом, спрашивая духовного совета. Монахи должны отсекать свою волю и жить в полном послушании – это монашеский путь. Не хуже и не лучше – это просто разные способы бытия, разные пути для людей, обладающих разным духовным и житейским темпераментом, то есть это – свободный выбор.

Когда миряне пытаются жить монашеской жизнью, то, с одной стороны, рушится их гармоничная мирская жизнь – в семье тяжело, самим тяжело, с работой совмещать тяжело. С другой стороны, монашеская жизнь не образуется, потому что все равно что-то отвлекает – то дети, то работа, то еще какая-нибудь забота, от которой не отреклись. Это приводит к чувству вины, потому что мы постоянно не дотягиваем до светлого монашеского идеала, потому что у нас есть дети, потому что у нас есть работа, потому что у нас есть мужья и жены.

Мы «неправильные монахи» и никогда не будем правильными монахами, поэтому нам всегда есть чего стыдиться, если следовать этой теории. Но нужно помнить, что всякое уверение в том, что миряне должны жить как монахи – это тоже один из признаков токсичных духовных отношений.

Соответственно, сюда же относится полный контроль над мыслями. Откровение помыслов, которое и не для всех монашествующих полезно, чему есть многочисленные примеры, в том числе из новейшей истории – до чего человека можно довести неправильно понятым откровением помыслов. Мирянам они не полезны совсем. Жизнь мирянина не предполагает такой степени отречения от своей воли.

В случае необходимости это может быть, конечно, использовано. В духовной жизни, на мой взгляд, нет правил без исключения, и мудрость духовная в том и заключается, что пастырь понимает, с кем надо по правилам, а с кем надо по исключениям, где нужна икономия, а где нужна акривия. Здесь не может быть одного правила, общего для всех.

Очень верный признак, что вам отсекаются все пути, которые духовный наставник не может на 100% контролировать, это указания вроде следующих: «поститься надо только так – по Типикону и никак иначе» или «супружеская жизнь должна быть именно такой, а “воздерживаться только по взаимному согласию” – это уже не православно».

Или еще: «работать лучше в храме, потому что мирская работа – это соблазн, а дружить лучше с нашими прихожанами, потому что иные друзья – подозрительные».

При таком типе контроля со стороны священника предпринимаются попытки ограничить круг общения, круг занятий, то есть человек должен быть «под колпаком». И при этом полностью блокируется обсуждение любых проблем, любых сомнений, любого недовольства. А если что-то не так, есть стандартный ответ: «Ты же сам в этом и виноват. И даже если я на тебя кричу, то ты в этом виноват, потому что ты меня до этого довел, а я тебя смиряю».

«Если плачешь – ты плохая христианка!»

Следующая группа тревожных симптомов – это обесценивание ваших эмоций, утверждение, что чувства у пасомого «неправильные». Страшный пример: умирает у женщины ребенок, а ей говорят: «Ты должна радоваться, потому что он же ангел, он же с Господом. Если ты плачешь, ты плохая христианка, ты не веришь в Бога, ты радоваться должна». Представляете, что должно быть в душе у человека – и того, который это слышит, и того, который это говорит?!

У не очень глубоко воцерковленного человека могут возникнуть чудовищный гнев, возмущение, отчаяние, и в результате такой человек может навсегда покинуть церковь. Очень многих такая реакция на горе, не обязательно связанная с детьми, из церкви просто выносила – с первого раза и навсегда.

Конечно, мы должны благодарить Бога за все, но это та цель, к которой мы должны стремиться, но не обманывать себя, что мы ее уже достигли. Это должно прийти изнутри. Горе, в конце концов, проживается. Ответ на вопрос «Господи, зачем, почему со мной все это случилось?» человек получает не от священника, он получает его от Бога.

Человек имеет право плакать, более того, если он не плачет и говорит с самого начала: «Слава Богу за все», – это означает, что воцерковленность победила в нем все человеческое и что на самом деле человек находится в глубоком патологическом затяжном горе, которое будет разъедать его изнутри годами, которое либо сведет его в могилу, либо просто разрушит психику.

Кроме того, после потери человек зачастую чувствует страх, что его отвергнут, и тут как раз начинаются манипуляции виной и страхом. В такой трагический момент жизни человеку на самом деле можно внушить все что угодно. Если удастся убедить человека в том, что одни эмоции у него правильные, хорошие, православные, а другие эмоции у него неправильные и чувствовать их нельзя, то человек просто потеряет контакт со своей эмоциональной сферой, то есть он начнет жить в мире галлюцинаций.

Ему плохо, но ему нельзя чувствовать, что ему плохо. Он убеждает себя: «Мне хорошо, я должен благодарить, и я уже благодарю, я уже радуюсь». И подавление своих подлинных чувств мешает человеку бороться со страстями.

Но горе и боль утраты – не запрещенные чувства, не запретные эмоции. Христос плакал об умерших, Христос плакал о Лазаре. Христос не говорил родителям, потерявшим детей, что они должны радоваться, а шел и воскрешал.

И Он изгнал торгующих из храма, и сделал это весьма экспрессивно.

И здесь как раз на примере Христа очень удобно наблюдать различие, как может проявляться эмоция, но не страсть. Иначе могут начаться подмены – праведный гнев, священная война и прочие оксюмороны. Эмоция – это естественное движение души, которое обозначает наше отношение: позитивное, негативное, влечение, отторжение. Это отношение помогает нам адекватно реагировать на окружающий мир.

Страсти – это то, что нами владеет, то есть заставляет нас действовать не так, как мы хотим, а так, как под влиянием этой страсти мы вынуждены действовать, чтобы эту страсть удовлетворить. Это можно понять на примере того же гнева. Да, разозлиться в какой-то ситуации – это нормальная эмоция, ее не надо подавлять, а надо понять. Ее надо перенаправить, чтобы никого не убить и не разрушить что-нибудь особо ценное, то есть над своей агрессией надо как-то работать.

При известной тренировке ее можно просто «выдохнуть», сбросить мышечным напряжением. Скажем, если человек – холерик, а мы ему говорим, что гнев – это грех, то ему нужно умереть, чтобы не гневаться, потому что гневаться он будет всегда – такова его физиология, так устроена его нервная система.

Страсть – это когда мы принимаем то, что говорит нам гнев. Как говорится в аскетике, что помыслы – это еще не грех; грех – когда мы этот помысел принимаем, когда происходит сосложение, когда мы уже начинаем планировать какие-то действия, потом совершать их, исходя из этого помысла.

Страстью будет, когда мы этот гнев каждый раз будем считать праведным и будем давать ему разгореться до конца, вместо того чтобы, приняв этот импульс, перенаправить его, чтобы он нас не мучил. Гнев мучает нас – в этом проблема. Мы должны от него избавиться, и если мы от него избавляемся неопасным для окружающих способом – тогда он остается эмоцией. Если нас мучает гнев и мы находим ему интерпретацию, исходя из того, что нам подали на невротическом уровне – то это уже страсть. Если мы объявляем наш гнев праведным, священным и отправляемся на джихад, например.

А ведь куда лучше высвободить гнев более конструктивным способом: благодаря специальным упражнениям на дыхание и мышечную релаксацию можно превратить гнев за 1-2 минуты в слегка взвинченное, но, в общем, спокойное состояние. Тем, у кого деструктивный импульс очень силен, можно пойти, в конце концов, попинать картонные коробки. То есть агрессия должна найти выход, но следует помнить о том, что этот выход должен быть не травматичен для нас, не опасен для других людей и не разрушителен для мира.

Когда с батюшкой мечты неуютно

Но вернемся к рассматриваемым признакам токсичных отношений. Перейдем к последней группе этих признаков, связанных уже с ухудшением физического состояния, с психосоматикой.

Например, у нас есть замечательный батюшка – он и прозорливый, и строгий, и категоричный, и вообще мы о таком именно и мечтали, но рядом с ним нам неуютно, а без него как-то легче. Но иногда мы вздрагиваем и без него, потому что нам мерещится его строгий взгляд; мысленным взором мы видим, что он грозит нам пальцем и накладывает епитимью. Мы даже сами уже заранее ее на себя накладываем.

Если уже дело дошло до ухудшения самочувствия, то это верный сигнал, что что-то не так с вашей духовной жизнью, что в духовном плане вы на неправильном пути.

Повторюсь: все вышеназванные признаки токсических отношений необходимо знать, и при обнаружении хотя бы половины из них нужно покинуть место, где с вами происходит подобное, выйти из-под этого разрушительного влияния. А с самим этим разрушительным влиянием мы ниже будем разбираться в деталях, ибо следующая часть лекции будет посвящена контролю сознания.

Этот раздел, надеюсь, будет полезен тем, кто на своем духовном пути, придя в церковь, не хочет оказаться в секте у младостарца. Я во многом опираюсь в этой части лекции на книгу Стивена Хассена – это самая популярная в мире книга по психологии деструктивных культов и по реабилитации жертв.

Когда я читала ее впервые, у меня иногда просто волосы вставали дыбом от узнавания знакомых реалий – не повсеместных, но виденных неоднократно. Сейчас мы постараемся научиться распознавать духовные опасности, и слова «блюдите убо како опасно ходите» будут относиться не только к внешнему миру, но к нашей внутрицерковной реальности.

С ужасом отбросим «постные» печеньки!

Итак, для того чтобы человека полностью, как любят выражаться сектоборцы, «зазомбировать», нужно контролировать четыре аспекта: поведение; информацию, то есть информационный поток, который он получает; мышление и эмоции.

Поведение контролировать, в общем-то, не так уж и сложно. Для этого должны быть четкие правила, предписания и наказание за их нарушения. Наказания могут быть от мягких (неодобрение) до жестких (например, полное отлучение от церковной общины).

Контроль распространяется на то, как жить, с кем жить, на круг общения, внешний вид, одежду, прическу. Бывает, что контролируется то, какие цвета выбирать для одежды прилично, а какие неприлично; прилично или неприлично красить ногти, носить серьги. Чем больше деталей, тем преданнее будут адепты.

Образ жизни – также объект постоянного контроля при желании контролировать поведение. И здесь снова контроль нередко осуществляется по максимальному количеству аспектов: питание, сон, личная жизнь – везде устанавливается как можно больше запретов. Чем больше запретов, тем удобнее, тем легче будет поддерживать постоянное чувство вины.

С другой стороны, все эти запреты способствуют тому, что внимание человека полностью поглощено поиском ответа на вопрос, «а не нарушил ли я что-нибудь?». Я думаю, многие из нас могут вспомнить себя, напряженно разглядывающего состав продуктов Великим постом в магазине, не присутствуют ли в них следы яичного порошка или чего-нибудь молочного. Если встречаются, мы с ужасом отбрасываем эти постные, на первый взгляд, печеньки, вознося благодарение Господу, который нас уберег от такого сатанинского соблазна. В таком случае можно констатировать, что контроль поведения работает хорошо.

В еще более утрированном виде контроль поведения будет выглядеть следующим образом. Чем больше времени вы посвящаете делам ритуальным, тем надежнее ваша, скажем так, «сектантская» духовная жизнь.

Идеально делать перерывы только на то, чтобы забыться недолгим сном, не забыть встать на полунощницу, и чтобы сон не был слишком долгим. Главное – «благочестие».

Естественно, «строго необходимо» посещать все службы в храме, просто без исключения. Какая разница, что вы работаете? Увольняйтесь. Идите работать в церковную лавку – много хорошей церковной работы, позволяющей посещать все службы. Каждый день. Два раза в день, потому что, например, вечером можно служить акафист, а в выходные и праздники всенощную, то есть ваше время должно быть полностью занято исключительно ритуальными делами.

Также «обязательно» сообщать о своих мыслях, чувствах, действиях, не доверять себе, потому что ваша природа греховная, падшая. Душа не очищенная, душа страстная: все, что вы думаете – это неправильно; все, что вы чувствуете – это греховно. Пока не дошло до совсем тяжелого греха, лучше спросить заранее обо всем.

«Не надо» быть умнее всех, «не следует» быть индивидуальностью. У нас в группе есть свои правила, в конце концов, и они выработаны двумя тысячелетиями исторического православия – причем именно вот эти правила – о том, что левой рукой свечки передавать нельзя, а юбка должна быть до щиколотки, а не ниже колена, как вам сказали какие-то либералы. Именно наши правила, именно нашего прихода – это вершина христианской мысли. Поэтому никаких индивидуальных различий: или ты такой же, как мы, или ты против нас – это очень важно.

И обязательное повиновение и зависимость, то есть любая собственная мысль истребляется. Человек должен чувствовать, что всем хорошим на свете он обязан батюшке. И приходу, конечно, но в меньшей степени, главное – батюшке. А всем плохим на приходе он обязан себе, потому что сам в этом виноват – он неправильно понял, он ведет себя провоцирующе, у него неправильные мысли, неправильные чувства. Это «верный признак одержимости», и ему надо на отчитку – без отчитки никак.

«Ты не каешься, а что-то такое в глазах я вижу»

Следующая техника контроля сознания – это контроль информации.

Суть в том, что человека максимально ограждают от лишней информации. Не считается чем-то предосудительным и скрыть от него что-то, а иногда и соврать. «Ложь во спасение» – ведь люди такие «испорченные», что иногда по-другому не понимают.

Далее. Все, что написано не членами нашего церковного кружка, то есть не представителями нашей субкультуры – по определению ересь, даже если это писали другие православные, со своими «еретическими» взглядами, непохожими на наши, потому что только наши взгляды правильные, а у других неправильные. И мы читать все это неправедное категорически запрещаем, потому что если кто-то нас критикует – это бесы, или это сектанты, или антиклерикалы, которые могут притаиться в сознании каждого из нас.

Убей в себе сектанта и антиклерикала, как только он подал первый голос робким сомнением в твоем сознании – то есть отрицай все сомнения, сомнений быть не должно. Если кто-то ушел из нашего – такого дружного и замечательного – прихода, то он грешник, его мнение ничего не стоит, то есть мы его должны максимально обесценивать.

А если кто-то ушел из Православной Церкви – это вообще конченые люди, они уже в аду, нечего с ними разговаривать. С другой стороны, чем более ревностным христианином считался отпавший от такой субкультуры, тем сильнее он обесценивается. Приводятся истории из патериков, что он-де вознесся в гордыне и пал, как денница – вот оно, сатанинское влияние.

Понятно, что у нас есть более духовные прихожане, это наш ближний круг («наш» – это если мы примеряем на себя роль младостарца), которому можно рассказать больше. Есть простые прихожане, для них «многие знания – многие печали», они должны знать только, что они должны делать, сколько времени, сил, денег и прочего нам от них требуется – они этим спасаются. Мы знаем, что они спасаются именно этим. Понятно, что священники между собой располагают той информацией, которая «низшим чинам» недоступна.

Еще «просто необходимо» друг за другом следить, чтобы не дать брату своему сбиться с пути, и батюшке своему своевременно докладывать, если кто-то поделился мыслями неправильными или кто-то чувства испытывает не те. Кто-нибудь влюбился, не дай Бог, например – это же ужасно, это уже блудный грех. Там надо либо срочно женить, либо срочно на постриг отправлять, пока не согрешил.

Поэтому надо помогать друг другу слежкой и доносами. Опять же, чем больше батюшке или кому-то другому вышестоящему «стучишь», тем больше доверия, тем больше информации тебе перепадает с вышестоящего уровня, тем более значимым и «приближенным к телу» ты себя чувствуешь.

Выходя из нашего иронического тона, могу обозначить, что чем жестче барьеры между уровнями иерархии, тем более деструктивной является структура. Потому что на любом уровне можно привнести чудовищные информационные искажения, белое представить черным и наоборот – главное, никто не узнает, потому что существуют барьеры. Потом может оказаться, что боялись ада, но сами себе его и построили, и никто об этом не узнает, потому что сами уговорили себя, что это именно такой рай, просто в нем вот так грустно и жарко.

Наконец, неэтичное использование исповеди.

Исповедь – это вообще мощнейшее орудие и спасения, и разрушения, потому что в этот момент человек максимально открыт. С той информацией, которую он открывает Богу, и священник при том свидетель, можно делать, в принципе, все что угодно. В том числе вспомнить фразу: «Каждое ваше слово может быть использовано против вас». Действительно, может. Как это делается?

Во-первых, те грехи, в которых вы каетесь: вам могут внушить мысль, что нет ничего страшнее, и Господь вас не простит без длительного, трудоемкого, не исключено, что и финансово затратного покаяния. Или паломничества к определенному священнику. Без отчитки, на худой конец.

Важно помнить, что сама идея о том, что Господь вас не простит, является антихристианской. Простит Господь или не простит – это решает не батюшка, который вас исповедует. Он, напоминаю, свидетель. Он может не отпустить грехи, а это уже другой разговор, но в то же время если есть основание заподозрить, что батюшка не вполне добросовестен в духовном руководстве, можно пойти к другому батюшке.

У нас, конечно, есть такое убеждение: кто епитимью наложил, тот ее должен и снимать. Но бывает и так, что епитимью налагают за то, что среднестатистическая христианская догматика грехом не считает, например, за то, что вы не сожгли свой паспорт или купили в скит продукты, а на них штрихкод, и вы тем самым принесли сатану в этот скит. И вам за это епитимья на 10 лет.

Вы можете, конечно, ее понести или ждать, пока тот самый батюшка, который наложил ее, снимет. Можете пойти к епископу, устроить «разборки», а можете пойти к другому батюшке и постараться в этом вопросе разобраться своим умом. Все в ваших руках.

Еще один пример неэтичного использования исповеди – это припоминать потом человеку о грехах, в которых он исповедался. Иногда человеку даже навязывают свои гипотезы о его грехах и говорят: «Мне кажется, все-таки блудная страсть тебя не покинула. Ты не каешься сейчас, а вот что-то такое я в глазах вижу. А помнишь, ты мне тоже долго не каялся, а потом сознался…»

Человеку можно внушить мнимые чувства, мнимые грехи, даже мнимые жизненные события и мнимые воспоминания. Можно внушить галлюцинации, даже есть такое понятие – индуцированный психоз. Поэтому если границы личности уже размыты, человек оказывается наполовину зазомбирован.

Пароли-отзывы и мыслетормозящие техники

Но этого мало. Дальше идет контроль мышления.

Человек, сознание которого мы пытаемся контролировать, не должен думать, потому что если включится критическое мышление, то все пропало: все наши предыдущие усилия пойдут прахом, младостарцы из нас не получатся, все «обожалки» разбегутся. Поэтому надо твердо знать: истина только у нас, вне нашей церковной группы нет спасения. Добро и зло абсолютно определенные: то, что у нас называют добром – это добро; то, что у нас называют злом – это зло, и никак иначе. Кто думает иначе – это враги.

Разобравшись с тем, что такое добро и что такое зло, развесив на все ярлыки, мы переходим к специальному языку. Чем специальнее будет язык в нашей группе, тем лучше, потому что на очень специальном языке нельзя формулировать обычные человеческие мысли.

Во-первых, словарный запас ограничен, во-вторых, владеем мы им не очень свободно. В данном случае речь даже не про церковнославянский, к которому многие из нас привыкли с детства, хотя неофитам бывает трудно. Речь про специфически конфессиональную систему «паролей и отзывов». Поэтому, чем активнее в речи используется этот специальный язык, тем больше человек находится под контролем со стороны группы либо такого духовного наставника.

Если человек изъясняется исключительно в категориях: «Прости, Господи», «Как благословите» и «Это вас спаси Господи», то можно предположить, что человек уже в опасности, что его сознание практически полностью поглощено.

А при этом мысли он тоже уже научился «фильтровать», «неправильные» мысли он отсекает. Контроль «мыслепреступлений» поставлен уже на внутреннем уровне, самоцензура работает отменно, то есть мысль обрубается в самом начале, если она, например, критическая.

Пример из жизни без указания автора. Некий батюшка заставлял своих пасомых (а это, замечу, в основном женщины, а батюшка, естественно, монах) записывать свои прегрешения, и все больше по седьмой заповеди. Причем в его благочестивом приходе никто, конечно, делом уже и не грешит, все уже одиноки, но они грешат помыслами и снами. Вот все это он требовал подробнейшим образом записывать с деталями и мелкими подробностями, а потом публично зачитывал, но не говорил, кто именно автор. Про кого-то догадывались – все же в одной общине, друг друга знают; опять же возраст, темперамент. Но думать о том, что это неправильно, не благословлялось…

Это об относительности добра и зла. Любое добро, например, воздержание и целомудрие можно обернуть в такое зло, что то видимое зло, которое мы везде видим снаружи, будет просто сказкой, цветочками по сравнению с тем, что мы можем устроить в своей душе, пока мы боремся с внешним злом и не боремся со своими страстями.

Далее. Гипнотические техники используются в Православной Церкви очень опционально, это редкость. Такое бывает, но это скорее исключение, поэтому пропустим. Гораздо распространеннее манипулирование воспоминаниями, культивация ложных воспоминаний. Работа здесь ведется в двух направлениях – с одной стороны, накрутить себя на благочестивые воспоминания, особенно насчет чувств, возникших при лобызании святынь, или встречи с духоносным старцем – это один пакет воспоминаний.

Второй пакет – это ужасы в миру, воспоминания о том, как ужасна мирская жизнь. В одну руку один пакет, в другую – другой, и вот человек уже снабжен «правильными» воспоминаниями, для того чтобы не стремиться обратно в мир, и радоваться не реальной жизни, а тем галлюцинациям, которые зачастую не имеют к его реальным воспоминаниям вообще никакого отношения. Как и к его реальным ощущениям, потому что реальные ощущения он уже отучился чувствовать.

Теперь о специальных техниках. Конечно, цинично было бы причислить все наше богослужение к этим техникам, но есть специальные практики, когда людей, к тому не подготовленных, не монашествующих, благословляют по четкам 500 «Богородиц» в день читать или благословляют что-то читать, чего они не понимают, например, неофита по-церковнославянски читать Псалтирь.

Когда вместо молитвы у нас это странное вербальное занятие – произнесение непонятных звуков, то это именно мыслетормозящая техника, которая просто отупляет и отключает сознание человека, причем всерьез и надолго. К сожалению, для некоторых людей, если богослужение невнятное, если возгласы все непонятные, если на слух человек плохо понимает церковнославянский, такой мыслетормозящей техникой может стать и все богослужение.

Человек приходит в храм и входит в транс, привыкая к этому состоянию, потихоньку отучается думать. Бороться с этим можно разными способами: петь, читать членораздельно, издавать письменные тексты, проводить миссионерские литургии на современном русском языке. Это не дилемма, только церковнославянский или только русский – одно не исключает другого. Цель – чтобы это не превращалось в мыслетормозящую технику вместо молитвы.

Наконец, «вишенка на торте» – это категоричность: все еретики, кроме нас, причем все еретики даже в Православной Церкви – все, кто не такие, как мы. Всем анафема, причем анафема рассылается легко и непринужденно при малейшем несогласии, и люди ощущают себя вправе говорить от имени Церкви, и даже от имени Бога – например, что Христос проклинает католиков и православных филокатоликов. Даже тех, кто заходил в католический храм, он тоже проклинает за экуменизм, даже если это был собор Святого Петра в Риме, и он туда пошел исключительно с культурно-историческими целями – все равно это ад.

Грех отпущен, но она-то «знает», что это не так

Эмоциональному контролю мы посвятили достаточно времени, теперь остановимся на методах. Манипуляции у нас была посвящена целая лекция. Напомню вкратце, какие эмоции делают нас уязвимыми: это любовь и угрозы ее нас лишить; это страх – широчайшая палитра в Православной Церкви.

Основные «внутрицерковные» страхи: внешний мир, и «кругом враги», которые уже пробираются внутрь Церкви; страх потерять спасение, страх лишиться благодатного духовного руководства (потому что в других местах оно не благодатное, естественно). Когда эти страхи навязываются и когда на них делается акцент – это не оправданные страхи, это манипуляции.

Естественно, никто из нас не уверен в своем спасении. Естественно, никто из нас не застрахован от врагов, но если мы их начинаем видеть кругом и считать, что внешний мир – это исключительно зло, это называется паранойя, а вовсе не благочестие. Христос, если верить Евангелию, рассчитывал, что христиане станут солью земли, светом миру, а некоторые христиане предпочли закупориться в герметичной солонке и отправить светильники под спуд, чтобы враги не затушили – и тем самым такие христиане перестали выполнять свою функцию в этом мире.

И чем более герметично сообщество, тем меньше от него, по большому счету, духовной пользы окружающему миру. Если это сообщество окружающему миру несет только агрессию со словами «не мир, но меч» (это все, что они помнят из Евангелия, равно как из Иоанна Златоуста помнят только «освяти руку свою ударом»), то несут они совсем не христианство. Нельзя из христианства выбирать только то, что нравится нам, и игнорировать то, что не стыкуется с нашей, возвращаюсь к началу, церковной субкультурой.

Далее. Про чувство вины тоже говорить излишне. Все мы знаем, как оно усиливается, какая ставка на него делается: кругом виноват, всем грешен. Есть даже практика чтения покаянных молитв, в которых перечисляются совершенно дикие списки грехов: я сама видела, как женщины, ничтоже сумняшеся, каются в мужеложестве.

Но покаянное чувство при этом просто напрочь размывается, потому что покаяние – это все-таки желание изменить себя, очистить свою душу, избавиться от реальных своих страстей, а не от всех вообще, которые бывают во всем человечестве. Это называется прелестью – отмаливать страсти всего человечества, не разобравшись со своими собственными.

Когда начинают благочестиво читать список на 256 грехов со словами: «Ну, все же они случаются». Внешний активизм, упомянутый ранее, – это хороший способ отвлечься от своих грехов. Молитва за несовершенные грехи, покаяние в чужих грехах – это тоже отличный способ отвлечься от своих собственных грехов.

Но если цель состоит в контроле сознания, то это даже хорошо, когда человек отрекается от своих реальных грехов, потому что он тогда легко убеждается в том, что он «всем грешен». Тогда какие-нибудь совершенно естественные вещи вроде того, что снится кусочек сыра Великим постом, кажутся ему смертным грехом, который приведет его к погибели, что он, естественно, хуже всех. Раз он грешен всем, значит, он хуже всех.

Но напоминаю, что комплекс неполноценности – это обратная сторона мании величия. Быть хуже всех – в этом тоже есть своя извращенная гордыня.

Очень легко при этом втайне тщеславиться своим смирением, которого никто из братии не достиг, а вот я достиг, я хуже всех. Я не зря молюсь, чтобы дан мне был помысел прегрешений моих, я же грехи свои вижу до самого дна. Потом оказывается, что это было еще не дно, и можно виноватить себя еще сильнее.

Поэтому чувство вины должно быть адекватным. Здесь надо отличать, во-первых, невротическое чувство вины: «Я должен чувствовать, что я хуже всех». Должен потому, что мне так сказали. Мне сказали, что святые отцы об этом написали, и даже цитату показали в сборнике изречений святых отцов. А ведь их изречения лучше читать не в сборниках, а как есть.

Аскетика открывается совершенно с другой стороны – действительно открывается, и там многое будет к спасению. Даже та же «Лествица» не так страшна, как кажется она «ушибленному» ею человеку, получившему ее в период своего воцерковления как единственный путь спасения православного христианина. Но если этот христианин – человек, состоящий в браке, или юная девушка, из которой никак не получится преподобного Лествичника, что бы она с собой ни сделала, начинаются проблемы.

Итак, следует различать невротическую вину и осознание своих реальных проступков. Отношение к своим реальным проступкам, опять же, должно быть конструктивным. Можно осознать так: я совершил ужасный смертный грех и буду теперь всю жизнь мучиться и отмаливать этот смертный грех, и не прощу его себе никогда. В этом случае вопрос: а не много ли вы на себя берете, когда не прощаете себе грехи?

Прощать – дело не ваше и даже не батюшки. Прощает Христос. Если грех разрешен в исповеди, если вы в нем искренне покаялись, если вы просите у Бога дать вам сил никогда к нему не возвращаться – то давайте, хотя бы в порядке гипотезы, предположим, что Господь вас простил, как учит этому православная догматика по таинству исповеди.

Если у вас есть ощущение, что нет, надо искупить этот грех, начинается то, что батюшки попроще называют «выпрашиванием крестов», а батюшки позатейливее называют покаянным чувством, которое надо еще усилить епитимьей. Искупление желательно делать все-таки таким, которое будет не усиливать ваше чувство вины, а уравновешивать зло добром. И хотя у нас концепция спасения совсем не юридическая, но где-то это чувство справедливости у людей присутствует на уровне интуиции.

Например, я иногда этим пользуюсь в консультировании православных женщин, сделавших аборт. Ситуация довольно распространенная: аборт был сделан когда-то давно, но тут стало понятно, что это непрощаемый грех, и Бог-де ее не простит никогда и никак, ни за что. И она думает, что лишь ради утешения ей говорят, что грех отпущен, но она-то «знает», что это не так. А ведь за этим реально стоит чувство вины и непоправимости.

Самое ужасное – это непоправимость. Если я с кем-то поссорился, я могу пойти и помириться. Если я кого-то обокрал, я, в конце концов, могу пойти и вернуть. Но если я кого-то убил, я не могу этого кого-то воскресить. Это непоправимо. Но бывает другая непоправимость – если я кого-то сильно обидел, а он уже умер, и я чувствую за собой вину – это тоже непоправимо.

Однако, если хочется искупления, то на помощь нам очень гармоничным образом приходят дела милосердия, потому что уравновесить зло добром можно, кому-то помогая.

Переживаешь об убиенном ребенке – есть сироты. Не все могут усыновить, но уж в детский дом пойти и просто пообщаться с ними могут все, кого тяготит содеянное. Не можешь воскресить своих родителей, чтобы попросить у них прощения за что-то – есть престарелые, одинокие, нуждающиеся в заботе, нуждающиеся в том, чтобы хоть кто-то сказал им, что они нужны, что кто-то готов их выслушать. Всегда можно найти конструктивное приложение своему чувству вины.

Мир полон несчастий, и отчасти это дает нам возможность помогать друг другу. Это к вопросу о том, что же такое наш духовный путь. Опять напоминаю Евангелие: отчитываться на Страшном суде мы будем не количеством молитв и посещенных богослужений, а совсем другими вещами – теми голодными, которых накормили, теми страждущими, которых посетили. Поэтому дела милосердия очень гармонично сочетаются с чувством вины.

Далее. Чувство вины за то, что я делаю все не так – это еще не самое страшное. Есть еще некое ощущение тотального стыда: я не просто хуже всех, лучше бы мне вообще провалиться сквозь землю, лучше бы мне не рождаться – это ощущение ужаса от самого себя, как крайняя степень чувства вины. На самом деле это уже ад при жизни, то есть человек уже в аду, недаром про стыд говорят: со стыда сгореть, сквозь землю провалиться – те же метафоры, которые используются при метафорическом описании ада.

Фактически манипуляция чувством вины и страха – это надежный способ человека заживо поселить в те адские мучения, которые ему якобы угрожают и от которых он якобы спасается в такой среде. С другой стороны, говорится «держи ум свой во аде и не отчаивайся», но не отчаиваться в такой ситуации очень сложно, а вот ум во аде держать – запросто.

Поэтому, для того чтобы досягаема была вторая половина этой бессмертной фразы, надо все-таки контролировать глубину погружения в ад, и не давать кому-то погружать вас в ад без вашего на то свободного произволения. Все-таки свобода воли – это святое, нельзя никому отдавать этот Божий дар.

Близкие в ловушке: как помочь?

В связи со всем вышеизложенным у тех, кто не хочет попасть в сферу токсических отношений, должно возникнуть два вопроса:

1) как не попасть в эту ловушку самим;

2) что делать, если наши близкие туда попали?

Это отдельная большая проблема, ибо нередко приходится слышать трагические истории о ком-то, сильно воцерковившемся до полной невменяемости. Что делать? – в данном случае это вопрос сродни тому, как вытащить близкого человека из секты. Напоминаю, все, о чем было сказано выше, взято из книги по психологии реабилитации жертв деструктивных культов…

Но сначала небольшое отклонение от обозначенной темы. Задумаемся, что, в принципе, происходит в неврозе? Почему в неврозе на самом деле невозможно верить в Бога? Потому что невроз – это закрытая система.

Человек, движимый своим страхом, либо своим собственным, либо тем, который ему навязали, индоктринировали, не может никому доверять, он не может никому открыться, потому что страшно – в том числе он не может открыться Богу. Если он Богу не может доверять, уже нет веры. Бог непредсказуемый, Он страшный. Укрепляется идея, что Бог наказывает, Бог следит за каждым моим поступком, Бог со мной может сделать все что угодно, и еще хуже – Бог может сделать что угодно с моими близкими, убить моих детей или допустить, чтобы их убили…

Пример из жизни: у моей подруги была очень тяжелая беременность, угроза выкидыша, она пришла на исповедь. А она православная, но, что называется, не воцерковленная. Ходила в церковь по велению души – может, десять раз в год, может, двадцать, но не больше. И тут такая ситуация.

Она поняла, что надо исповедаться, причаститься, походить в храм, чтобы преодолеть тяжелые чувства в душе, страх за своего будущего ребенка. И она пошла на исповедь, где ей в подробностях рассказали, что, поскольку она живет в невенчанном браке, то, естественно, она себя плохо чувствует. Ребенок вообще, скорее всего, умрет до родов, а если и родится, то родится калекой, и если калекой не физическим, то непременно моральным, превеликим грешником. Потому что мало того, что зачала его в блудном сожительстве, то есть в обычном светском браке, так еще на предложение немедленно этот грех покрыть и повенчаться отвечает, что муж не особо верующий и не согласится; что надо мужа заставить…

Что стоит за всеми культами? Полное неуважение к свободе воли чьей бы то ни было – не только своих прихожан, но и членов их семей. Рассуждение в категориях: надо заставить себя, других, все должны, все обязаны – то есть не оставляется выбора ни в чем.

Искаженный образ Бога вообще начинается с искажения своего эмоционального мира, потому что, когда мы теряем контакт со своими эмоциями, мы не можем чувствовать ни любви, ни благодарности, ни настоящего страха – только невротический.

Страха здорового, как предупреждения о реальной опасности – чувствовать не получается, потому что опасность теперь везде, потому что страх теперь постоянный.

Страх имеет здоровую биологическую основу, потому что испугаться – это означает быстро среагировать на опасность, прежде чем мы успеем ее осознать: мы отпрыгнем от пропасти, не схватим змею и еще что-нибудь опасное не сделаем. Но невротическая система подменяет этот здоровый страх.

Вернемся к вопросу о ловушках, заданному выше. Зачем человек вообще добровольно попадает в такой ад, где ему все время говорят, что он хуже всех, где требуют научиться благодарить Бога за смерть близких и бесконечно каяться за свои естественные желания, чувствовать себя виноватым за сны и прочее? Можно подумать, что в такие места собираются одни мазохисты. Вовсе нет, людей туда приводят ложные ожидания, которые находят там отклик.

Если у людей невроз уже имелся до прихода в церковь, то туда приводит интуитивное ощущение родной обстановки: все как дома – та же система отношений, примерно те же мучения, только теперь это не просто так, а со смыслом. В детстве, например, меня унижали просто так, а теперь я смиряюсь, я побеждаю гордыню, я спасаюсь. Спасибо всем унижающим меня, гонящим и оскорбляющим. И точно так же все негативные переживания встраиваются в эту благочестивую картину, то есть религия позволяет это все упаковать в благопристойную и социально одобряемую упаковку.

Мы приходим в церковь, движимые надеждой. Эту надежду у нас подкрепляют, и дальше может начаться индоктринация, когда нам объясняют: «Вы получите желаемое при таком-то условии». И тут включаются те техники контроля сознания, которые мы сейчас разобрали подробнейшим образом. Вот при их включении и нужно сразу бежать, покинуть место с токсичными отношениями, пока здоровое чувство страха не сменилось невротическим, а потом уже разбираться, куда вы попали, что с вами было и не зря ли вы испугались.

И потом мы имеем результат. Человек, во-первых, идеализирует церковь: церковь святая, и все в ней свято. Если что-то критикуется, это ложь и клевета. Если увидел это своими глазами – это мне показалось, или это был соблазн от бесов, это искушение. И это мгновенно забывается, вытесняется из сознания, тут сила невроза уже помогает защитить свое «я» до идеального «благочестия», скажем так, в кавычках. Потому что мышление блокировано, эмоции блокированы, страхи и чувство вины составляют основное содержание жизни. Причем уже есть привычка считать это нормой, более того, не просто нормой, а поводом для гордости.

Зачастую получается так, что подлинное «я» заменяется невротическим, а образ Бога тоже заменен искаженной подделкой под Бога, и здесь картина духовной жизни уже выглядит так: наше ложное «я» разговаривает с подделкой под Бога, и это мы называем духовной жизнью в неврозе. Выше я говорила, что в неврозе вера невозможна.

Но возможно стремление к Богу, оно не угасает никогда. Иногда оно людей вытаскивает из этого состояния, потому что через все это пробивается: «Боже, мне же плохо», – то есть пробивается напрямую обращение к Господу с искренней просьбой помочь. Иногда бывает, что только Бог и может помочь, а иногда бывает, что могут помочь близкие. Например, если кто-то из ваших близких дошел до такого «идеала псевдоблагочестия», этому человеку можно помочь, но помочь терпением и любовью, чему нас учит не только психология, но и христианство.

Итак, невроз ограничивает человеческое бытие, но невроз можно устранить. Можно помочь человеку его преодолеть, это полностью обратимое состояние. И даже если оно наступило по причине, например, философской интоксикации, это ничуть не делает его менее травматичным, независимо от причин. Защититься мы можем только, во-первых, осознавая и прорабатывая свои самые уязвимые места, те свои травмы, которые в нас еще как-то откликаются болью, во-вторых, хорошо разбираясь, как это все работает.

Как мы можем помочь своему ближнему? Не силой, не агрессией, а терпением и любовью. Потому что человек в этом нашел свое убежище, он не просто так там оказался. Совсем на ровном месте подсадить человеку страхи почти невозможно, но можно зацепиться за те, которые у каждого из нас есть. У каждого из нас есть какие-нибудь страхи.

Далее можно разобраться с этим страхом более конструктивно. Для выхода из этого состояния, для выхода из невроза нужны полярно противоположные вещи. Один вариант – это максимально безопасная внешняя среда, максимально любящее окружение, реально любящее, чтобы человек из этой капсулы не боялся чуть-чуть высунуться и осмыслить что-то.

В нашем обществе нередко происходят стигматизация жертв и их обесценивание. Собственно говоря, чтобы обесценивать другого человека – для этого не обязательно принадлежать к Русской Православной Церкви, и не обязательно быть «сектантом». Мы говорим не про абстрактных «сектантов» или православных фанатиков. Может быть, мы говорим про наших родителей, про наших детей, про наших братьев, жен, мужей. Со всеми может случиться, что формируются невротические мысли и ощущения, вроде «меня любят, а я этого не достоин» или «меня нельзя любить, и они притворяются».

И тут не помогает, к сожалению, ничего, кроме как продолжать поддерживать – с терпением и любовью, не оставляя попыток. Присутствовать рядом, может быть, даже молча, потому что каждая ваша инициатива может повышать страх и ощущение, что кругом враги, но если это близкий человек, вы никуда не денетесь от него, вы будете с ним рядом.

Второй вариант – это когда все рухнуло, когда рушится жизнь, рушится что-то самое главное в жизни. Идеальное невротическое «я» дает трещину и возникает ощущение: «Я все делал, как должен был, но почему, почему все так плохо? Почему это случилось именно со мной?» Выбивает из невроза горе.

Зачастую выбивает предательство тех же самых духовников, людей, которым предельно доверял, предельно себя открывал – одним словом, рушится невротическая картина мира. Ложная личность больше не помогает защищаться. Когда уже невозможно себя сильнее обвинить и обесценить, и следующий шаг – это только самоубийство, а самоубийство нам не благословляется – тогда появляется стимул для изменения ситуации.

Нужно отметить, что я отнюдь не оспариваю пользу некоторых запретов. Система координат должна существовать – она добавляет ясности. Равнодушный священник или такой человекоугодный священник, который хочет всем нравиться, поэтому всем говорит только приятное и тем попустительствует всякому греху – он на самом деле своих духовных чад тоже подвергает духовной опасности. Но она меньше, потому что он им размывает критерии совести, но хотя бы не рушит психику и эмоциональную сферу.

Итак, что-то случилось. Либо любовью, либо бедой эту невротическую ложную личность пробили. У человека сначала возникает ощущение полного крушения: все не то, все не так, я не такой, ситуация не такая, и практически всегда начинается мощное обесценивание – то, что ранее возносилось на пьедестал, теперь должно быть с него сброшено. Церковь была свята? Значит, будет хуже некуда.

Батюшка был прозорливый и светоч – да нет, он мошенник. Чем выше что-то превозносилось в идеализации, тем ниже это должно быть опущено в обесценивании. И это нормально. Не судите тех людей, которые так поступают – это восстановление баланса, и это одновременно сохранение самоуважения. Представьте, человек долго был в неврозе, у него не было самооценки как таковой, его собственная самооценка была разрушена. Она в качестве внешней подпорки заменялась групповой самооценкой – тем, что мы праведные, мы в чем-то избранные, мы лучше «внешних». Но это был фантом, и он рухнул вместе с ложной личностью.

А самооценки у человека нет, его оценка себя всецело зависит от оценки другими, от соотнесения себя с теми, привычными критериями из невроза. Он же их все нарушил, он в них разочаровался, но уже начал думать своей головой и чувствовать свои реальные чувства. Он уже больше не может чувствовать только предписанные чувства, теперь появились истинные, настоящие.

Поэтому обесценивается все, что было связано с этой церковной субкультурой, а иногда и с Церковью, иногда и с Богом. В зависимости от травмы, которую человек в себе ощущает, он разрушает ту часть мира, которая у него с этой травмой ассоциируется, и это нормально. В принципе, это терапевтично.

Поэтому когда, например, люди, ушедшие из Церкви, начинают поливать ее грязью, а люди, оставшиеся в Церкви, начинают говорить: «Как вы можете?!», они не понимают, что ушедшие могут это делать тихо и не ставя широкую общественность в известность, а могут делать это громко – но в любом случае с терапевтической точки зрения это оправданный шаг. Но на этой стадии можно зависнуть на всю оставшуюся жизнь, и тогда она может оказаться разрушительной. Надо понимать, что эта стадия дается для того, чтобы восстановить нормальную самооценку, восстановить адекватную картину мира, осмыслить свой опыт.

После обесценивания надо, чтобы весы качнулись в обратную сторону и установилось равновесие, то есть надо прийти к взрослому осознанному восприятию жизни, не инфантильному, не зависящему от других людей. Осмыслить опыт, он может быть ужасен или только казаться ужасным, не будучи таковым – ну, скучно, тягомотно, потерянные годы жизни – 5, 10, 20, неважно. Но если мы обесценили то, с чем этот опыт связан, нам обидно, что теперь это как бы вырванные из жизни годы.

И здесь очень помогает психотерапия – просто потому, что она сокращает время выхода из состояния полного разбора в состояние адекватного функционирования. Если человек потерял, как он считает, десять лет жизни, он не будет еще десять лет тратить на то, чтобы восстанавливаться. А с терапией он может восстановиться за полгода-год.

Господи, что это было?

Основная задача здесь – адекватная оценка этого опыта и возвращение себе себя. Иногда это, кстати, вообще первое знакомство со своим подлинным «я». По моему опыту работы с самыми разными людьми на этой стадии крушения или обесценивания, процентов семьдесят этих людей – и в сане, и не в сане, и женского пола, и мужского, и молодых, и старых – в нашей терапии со своим подлинным «я» встречаются впервые. Выясняется, что они с собой были незнакомы с детства, а если и были знакомы, то забыли.

Не Церковь и не сам человек виноваты в том, что он был в тяжелой ситуации токсичных отношений. Должны были сойтись три фактора:

• соответствующая травматизирующая субкультура, которая в Церкви не повсеместна;
• уязвимость человека именно к тем факторам, которые в этой субкультуре есть;
•  сенситивный период жизни, когда он особенно чувствителен к воздействиям.

Если эти три фактора сошлись воедино, то человек попадает в деструктивное духовное руководство, и выйти ему очень сложно. И это не его вина – это его беда или его опыт. Если мы приходим к мысли, что «слава Богу за все», это всегда очень небесполезный опыт. Для кого-то в этом опыте находится дело жизни. Для кого-то в этом опыте находится личное счастье: человек переосмысливает себя, переосмысливает отношения. Наконец-то он может любить, быть любимым, может верить.

Для кого-то это первый шаг к вере – так парадоксально, пройдя через такое невротическое разрушение личности, пройдя через все, через крах, через обесценивание, на этой стадии человек впервые получает возможность довериться Богу. И уже без Молитвослова, 20-ти акафистов и 30-ти канонов, просто может напрямую Ему задать вопрос: «Господи, вообще, что это было? Как мне с этим дальше жить?»

С чего-то же надо начать богообщение, не через посредников, без идеи, что к Нему нельзя обратиться, потому что Он там далеко, между нами бюрократия и иерархия, как и везде. Не надо делать из Царствия Божьего подобие земного министерства. Настоящая вера очень часто начинается только в этот радостный момент.

Очень важно с людьми, которые находятся в неврозе и выходят из него, категорично не спорить. Нам может казаться, что они верят в ужасную чушь, в три шестерки и ИНН, а для них это не чушь, для них это спасение от дьявола и страхов. Это их убежище, и не надо их выковыривать оттуда силой. Если выковырять из ракушки живого моллюска, он не выживет.

На стадии обесценивания не надо спорить и пытаться доказать, что Церковь не такая плохая и не все игуменьи одинаково чудовищны. Надо просто понять, что обесценивание – это психологическая потребность.

На этой стадии обесценивания человек говорит: «Все, я атеист», – пожалуйста. «Я – язычник», – да пожалуйста, хоть на свежем воздухе побудешь, главное, чтобы ты был счастлив, чтобы себе не повредил, чтобы все у тебя было хорошо. Стадия осмысления опыта приходит потом.

Итак, мы дошли до хэппи-энда – до свободного и осознанного выбора дальнейшего пути.

К вопросу, а что же делать, пройдя такие испытания, как травматичное духовное руководство? Во-первых, на будущее наука, как испытывать духовных наставников. На самом деле мне, как человеку православному, принадлежащему к Церкви, регулярно посещающему свой приход и прибегающему к таинствам, всегда хочется верить, что разочарование обернется настоящей верой.

При этом я понимаю, что это моя надежда и у всех остальных есть свобода выбора. Но, тем не менее, если у человека возникает желание и потребность в Церковь возвращаться, этот опыт позволяет очень осмотрительно выбирать себе церковную среду, субкультуру и, главное, свою личную дистанцию по отношению к этой субкультуре.

Напоминаю, вы имеете право погружаться настолько глубоко, насколько вам это нужно – именно насколько вам это нужно, а не насколько вы должны.

Далее. Вы всегда вследствие этого опыта будете помнить о том, что у вас есть свобода воли, право ею распоряжаться и ответственность за то, как вы ею распорядитесь. Вы духовно взрослеете. Страшен опыт такого травматичного духовного руководства, но при выходе из него он помогает человеку духовно повзрослеть. Человек, не избегая духовных советов, однако же, помнит, что «ответственность на покупателе». Человек учится – если ему удается пройти этот тяжкий путь благополучно и до конца – учится терпению, пониманию, сочувствию. В частности, пониманию того, что люди, которые его травмировали, невротизировали в церкви, – они такие же несчастные и больные.

Фраза, что церковь – это больница, наполняется новым смыслом, конструктивным. И это помогает нам не осуждать, что вообще очень трудно после такого опыта. Это помогает нам не осуждать, а понять других людей и исправить свое отношение к ним, и простить в конечном итоге, что тоже бывает на первом этапе выхода не просто, а то и невозможно.

Иногда человеку на этапе обесценивания говорят: «Ты же христианин». Допустим, он себя продолжает позиционировать как христианин, пусть ушедший из монастыря или сбежавший из какого-нибудь деструктивного прихода, или выбравшийся из землянки каких-нибудь затворников, которые ждали конца света, а ему говорят: «Ты же христианин, ты должен всех прощать. Да, тебе попался духовный наставник не очень, но ты его должен возлюбить». На стадии обесценивания ответ будет малоцензурный, и реакцией станет еще большее отторжение.

Но реакция отторжения конечна, и она кончается в тот момент, когда вы искренне понимаете, что те, кто казался и кажутся вам полными уродами – на самом деле травмированные люди. И можно, в конце концов, просто научиться на них не злиться.

Думаю, на этом нашу лекцию можно завершить.

http://www.pravmir.ru/natalya-skuratovskaya-kogda-s-batyushkoy-mechtyi-neuyutno-video/