Зла больше, но все равно побеждает добро. Беседа с архимандритом Антонием (Гулиашвили).

Александра Никифорова

Архимандрит Антоний (Гулиашвили) родился в 1939 году в Тбилиси. По окончании Мцхетской семинарии в 1965 году был рукоположен во диакона, в том же году во иерея Патриархом Ефремом II. Служил и был настоятелем различных храмов в Грузии, с 1998 года – клирик храма Александра Невского в Тбилиси. Своими духовными наставниками отец Антоний считает Патриарха Ефрема и архимандрита Иоанна (Крестьянкина), чей огромный духовный опыт он много лет старается передать людям. В 2014 году издательство Сретенского монастыря выпустило книгу архимандрита Антония (Гулиашвили) «“День священника” и другие грузинские рассказы».

– Для большинства русских людей, особенно для старшего поколения, советская Грузия – это лучшие в СССР здравницы, отборные вина, гостеприимный народ, всегда танцующий и поющий. Но ведь была и обратная, вероятно, не столь радужная, сторона медали – жизнь Церкви, о которой я и прошу вас рассказать.

– Мне вспоминаются слова знаменитого грузинского мыслителя Платона Иоселиани, который в эпиграфе к своей книге «История Грузии» написал: «Времена проходят, люди и события меняются, а храм Божий несокрушим и вечен».

На Грузию православную советские годы не очень подействовали, она всегда оставалась православной. В течение девяти лет я был келейником Святейшего Патриарха Ефрема и помню, как к нему приходили высокопоставленные лица, просили благословения съездить в Шио-Мгвимский монастырь и помолиться там, хотя обитель закрыли и превратили в музей, но сторожем в нем был оформлен иеромонах.

Хотя и в Грузии, как в России, наказывали тех, кто посещал храм, снимали с работы, выгоняли из комсомола, партийные получали выговор, а иногда крупное наказание, но грузинские деятели науки и культуры старались обязательно на Пасху и на большие праздники уехать в какой-нибудь удаленный монастырь в горах. А что касается Тбилиси, то там на Мта Цминде под фуникулёром стоит замечательная церковь преподобного Давида Гареджийского, в ней меня рукополагали в диакона. И такие выдающиеся актёры, как Лейла Абашидзе, Верико Анджапаридзе на Пасху приходили туда. Это не было опасно, потому что «агитаторы», приставленные следить за ними, ленились туда подниматься. И люди приходили и спокойно молились там.

Будучи уже иподиаконом у Святейшего, я продолжал работать в театре имени Грибоедова заведующим мебельно-реквизиторским цехом. Когда я решил пойти учиться в семинарию, то написал заявление об уходе (это были 60-е годы). Поднялся бунт: как это мы проглядели молодого человека? Уходит в попы! Меня вызвали в кабинет директора. У него собрались все «сливки» театра – народная артистка Наталья Михайловна Бурмистрова, знаменитый режиссёр Гига Лордкипанидзе, парторганизация, местком. Я стою, худенький, щупленький юноша, а они все меня чихвостят. Как это ты, такой молодой, интересный, привлекательный уходишь в попы, сколько девочек остается! Единственная за меня заступилась Наталья Михайловна Бурмистрова. А Гига Лорпкипанидзе, со своей палочкой (он прихрамывал), гонялся за мной вокруг стола и грозил. Когда они все высказались, я говорю: «Гига, если бы я был уверен хотя бы на пятьдесят процентов, что вы заботитесь обо мне, то, может, задумался бы. Но вы же заботитесь только о том, что завтра вас вызовут в райком партии за то, что проворонили молодого человека». Наталья Михайловна Бурмистрова рассмеялась и сказала: «Я с Анзором (так меня звали до крещения) согласна». На этом всё закончилось.

Спустя пять-шесть лет я служил священником в Батуми. И туда приехал театр имени Марджанишвили на гастроли. А мы дружили с народной артисткой СССР Верико Анджапаридзе. Шёл спектакль Плучека «Мать». Я получил приглашение. После спектакля мне не удалось зайти за кулисы и поблагодарить Верико Ивлиановну, и на другой день я купил цветов и пришёл к ней в гостиницу. Мне очень запомнился этот момент. В вестибюле гостиницы сидели Гига Лордкипанидзе и актёры. Гига встал, подошёл ко мне и говорит: «Ты доволен своим выбором?» Я ответил: «Я нашёл в жизни то, что меня интересовало». Он обнял и поцеловал меня. А потом случилось так, что я уже служил в Манглиси, у него родился ребёнок, и он приехал ко мне в Манглиси (это 60 километров от Тбилиси) и сказал: «Я хочу, чтобы ты покрестил моего ребёнка».

Вот такой была жизнь в Грузии в советское время. Православие здесь никогда не затухало. В России было больше активных богоборцев, таких, которые с закрытыми глазами исполняли то, что им приказывала «родная партия». А в Грузии их было меньше, и всегда всё балансировало, руководствовуясь Православием.

– Вы упомянули имя блистательной актрисы Верико Анджапаридзе, которая запомнилась многим своей кратчайшей, но пронзительной ролью в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние» и словами: «Зачем нужна дорога, которая не ведёт к храму?» Еще раньше мы с вами говорили про гениального грузинского танцовщика Вахтанга Чабукиани. И восхищались ими. Но ведь мы знаем, что святые Иоанн Златоуст, Иоанн Кронштадтский весьма нелицеприятно отзывались о лицедеях. Как лично вы относитесь к театру?

– Я не совсем согласен, когда сегодня, как это бывало в старину, актёров называют «комедиантами». Потому что в театре можно набраться глупостей и извращений, а можно научиться многому хорошему, если самому к этому стремиться. Поэтому, когда я работал в театре имени Грибоедова, и к нам приезжали большие актёры (например, Гоголева из Москвы, она играла в спектакле «Деревья умирают стоя»), я старался поближе с ними познакомиться.

Вот приведу вам случай, о котором мне рассказывал Святейший. Он в своё время был келейником у своего дяди-игумена, когда тот ослеп и удалился в монастырь. Как-то к нему пришли двое артистов: Абашидзе и Абашидзе, один из княжеского рода, другой из крестьян. Один руководил театром музыкальной комедии в Тбилиси, другой ставил спектакли в доме Марджанова (тогда это был частный дом Зубалова, который сдавался под театр). И им не хватало денег заплатить за аренду, вот они и пошли по миру собрать копеечку. Дошли до Шио-Мгвимского монастыря, это богатый, основанный в VI веке монастырь. «И я, – рассказывал мне Святейший, – дяде доложил, что приехали артисты, хотят встретиться с ним. Он их позвал. Они представились, и он спрашивает: “Зачем пожаловали?” – “Вот, так и так, мы делаем то-то и то-то, и у нас нет возможности…”. А я дяде пояснил: “Князь ставит то, что я вам сегодня читал – пьесу Южина-Сумбаташвили «Измена», классическое произведение”. – “Правда?” Он взял звоночек и позвонил. Заходит послушник. – “Позовите эконома, принесите чек”. – “Ра периа? Какого цвета?” – “Розовый”. А до этого актеры посещали мцхетского князя, и тот им предложил: “Кто из вас перепрыгнет через этот стол, я тому что-нибудь дам”. Крестьянин перепрыгнул, ударился головой, но получил пять рублей золотыми. А князю игумен Шио-Мгвимского монастыря протянул розовый чек на 25 тысяч золотом, когда узнал, что он ставит!»

И если сейчас мне сказать: «Отец Антоний, у нас билеты на “Марицу” или на “Сильву”», будет кощунство с моей стороны пойти. Но если пригласят на оперу «Борис Годунов» или какое-нибудь произведение на философскую или историческую тему, почему бы нет?

– Вы помните тот момент, когда в вашем сердце родилась вера в Бога?

– Даже не могу вспомнить. Могу только засвидетельствовать, что пупок у меня отрезали в роддоме, это точно (смеется...). А вот когда вселился в меня Господь? Я жил недалеко от храма Михаила Тверского в Тбилиси, и чем бы я ни был занят, в футбол ли играл, или развлекался, достаточно было зазвонить колоколу, как я бежал в храм. Меня подкупало то, что бабушки меня очень любили, то конфетку дадут, то по головке погладят (улыбается).

– Простите, вы сказали – храм Михаила Тверского? Откуда храм в честь русского святого в Тбилиси?

– Храм в русском стиле выстроил к 300-летию дома Романовых наместник Грузии Воронцов, бывший в родстве с императорской семьёй. Иконостас в храме был четырёхъярусный, весь вызолоченный. И я, ребенок, спрашивал себя, почему только отец Константин, отец Борис и отец Василий могут заходить за эту золотую стену, а мы нет? Мне очень хотелось тоже оказаться за золотой стеной.

В детстве у меня не было денег, и я ходил, собирал по подсвечникам огарки, ставил их друг на друга и так, от своего имени, «зажигал свечу». А дальше отец Константин Немчинов – замечательный человек, очень грамотный, инженер-железнодорожник, ставший по настоянию матери священником, взял меня к себе пономарем. И я в свободное время приходил и ему помогал. Затем меня пригласил к себе Патриарх Ефрем, который в первый год своего патриаршества, на праздник Михаила Тверского, служил у нас. Так я формировался как верующий человек (хотя до конца верующим себя назвать не могу, потому что по-человечески у меня много изъянов), но, во всяком случае, я стал влюбляться в Церковь. И все же на предложение Патриарха Ефрема: «А ты, молодой человек, не собираешься в семинарию поступать?», я сразу не ответил. Вернулся домой, помолился, подумал, мне было 23 года, и только на второй день пришёл к Святейшему и положил на стол прошение о принятии в семинарию. Так началась моя «духовная карьера». Как я оправдываю доверие Патриарха Ефрема и отца Иоанна (Крестьянкина), своих наставников, я не знаю, но стараюсь, в меру своих сил, служить Богу и трудиться.

– Вы хотели бы что-то изменить в себе?

– Абсолютно всё, кроме того, чтобы остаться священником! Стать лучше, мягче, справедливее. Когда мне задают вопрос: «Отец Антоний, если бы вам вернуть молодость, кем бы вы стали?» Отвечаю: «Только священником!» Вчера во время беседы с отцом Тихоном я повторил эти слова. Он говорит: «Да… Но насколько бы мы были лучше, если бы вернуть всё то, что уже прожито, скольких ошибок можно было бы не допустить». Но, наверное, раз Господь сохраняет в нас любовь к Себе, то даст нам и награду, которая зовется «покаянием».

– Что вас больше всего радует в жизни?

– Если я хотя бы одному человеку за день приготовил вкусную духовную пищу. Тогда я на седьмом небе. Я прошу Бога лишить меня жизни только тогда, когда я перестану быть нужным людям. А пока я нужен людям, то хочу до последнего вздоха служить им.

– Что вы цените в людях?

– В первую очередь, искренность. Если человек не искренний, то кто бы он ни был и как бы ни зависела от него моя жизнь, он мне неинтересен. И еще: человек всегда должен оставаться человеком.

Иерей Александр (мирское имя архимандрита Антония) с патриархом Ефремом

– Вы стали не просто верующим человеком, но священником. Почему?

– Я всегда на первую ступень ставил Церковь, а Церкви нет без священников. К моему великому счастью, на моём пути были такие священники, как отец Борис Фарафанов, отец Константин Немчинов, Патриарх Каллистрат. В них я видел настоящих людей и настоящих священнослужителей.

– Что такое настоящий священнослужитель?

– Настоящий священнослужитель – тот, кто не делит людей на категории, он во всех видит своих овец. Один человек это мнение зацементировал во мне. Был такой академик Алексей Алексеевич Минх. Он жил на Кутузовском проспекте в Москве, а под ним жил мой родственник, к которому я часто приезжал в советское время. Мой двоюродный брат дружил с этой семьей, и я, естественно, тоже. И вот как-то мы одновременно спустились на лифте на первый этаж, вышли во двор, и этот академик (а в то время академики отличались от забулдыг и пьяниц), такой представительный, статный, красивый человек, снимает шляпу и здоровается с дворником. Я удивлённо смотрю на него, а он говорит: «Отец Александр (до пострига я был отцом Александром), почему вы удивляетесь?» – «Алексей Алексеевич, действительно удивительно, потому что у нас в Грузии не так. Академики с дворниками не здороваются». Это стало маяком в моей жизни. Для меня безразлично, кто ты: дворник, педагог, врач, архиерей или ещё кто-то. В Библии сказано: Бог создал человека по образу и подобию Своему. Там не написано: Бог создал профессора, или дворника, или уборщицу. И я в первую очередь хочу увидеть человека. И стараюсь, как червь точит дерево или яблоко, так и я хочу залезть в этого человека, завоевать его сердце, потому что иначе нет смысла мне с ним общаться. И, если мы расстанемся такими же, как мы встретились, и если он от меня чему-то не научится, а я не получу удовольствия, что дал ему что-то, какой смысл жить на свете?

– Когда вам лучше жилось как священнослужителю – тогда или сейчас?

– Вам одним словом сказать? Тогда.

Тогда, Царство ему Небесное, Рати Татишвили, помощник уполномоченного, прямо мне говорил: «Моя обязанность – тебя растоптать». И я старался не попадаться ему под подошвы, чтобы он меня не растоптал. А сейчас «гладят по головке ежовыми рукавицами».

Тогда я в глаза видел своего противника. Мне часто вспоминаются слова одного человека, который двадцать с лишним лет назад на Кутузовском проспекте в один из вечеров мне сказал: «Отец Александр, мы совершили большую ошибку». Мы сидели в его библиотеке и беседовали, это всегда были дружеские беседы, несмотря на разные полюса, на которых мы с ним находились. И мне так приятно это было услышать от старого работника органов. Но он продолжил: «Мы ваших попов перестреляли в 1937 году. А вы их всех сейчас сделали святыми. Теперь мы будем умнее: мы создадим такие условия, что вы сами перегрызёте друг другу глотку».

К сожалению, его слова сбываются. Но у нас есть Господь, наши духовные наставники. Я всегда говорю, что мы крошечки со столов Патриархов Ефрема, Каллистрата, Алексия I, отца Иоанна (Крестьянкина). И наши крошечки перейдут на следующее поколение. И так будет бесконечно: преемственность незыблема во веки. А то, что происходит то падение, то восхождение – свойственно человеку. И так было всегда: где-то затухала лампада, где-то возгоралась. Все зависит от того, как мы сами подливаем в нее масло.

– Очень важно встретить в жизни настоящего христианина! У вас таких встреч было много. Вы уже упоминали замечательных первоиерархов Грузинской Церкви – Каллистрата, Ефрема, которых знали лично. Расскажите о них поподробнее.

– О-о, так мы далеко зайдём! В первую очередь, они были людьми, и они были очень простыми. К нам часто приезжал Патриарх Алексий (Симанский), он был дружен с Патриархом Каллистратом. Из аэропорта он направлялся в кафедральный собор, прикладывался к Пресвятой Богородице Иверской и к кресту святой Нины. И я был свидетелем того, как однажды Патриарх Каллистрат на Малом входе, когда поют «Во Царствии Твоем», вынес свечу, а Патриарх Алексий изумился: «Ваше Святейшество, что вы делаете?» Действительно: Патриарх несёт то, что должен нести послушник! А он ему мирно-мирно ответил: «Ваше Святейшество, неужели Вам трудно согласиться, чтобы я несколько минут побыл Иоанном Крестителем?» Вот это глубина: знать, что идущий со свечой изображает Иоанна Крестителя, а за ним несут Евангелие, то есть, Самого Христа. Знать, что вся Литургия построена на жизни Спасителя. То, что Патриарх это так переживал, воспламеняло мою веру.

Патриарх Ефрем очень любил цветы, и даже из поездки в Париж, где он встречался с грузинскими эмигрантами, привёз три куста чёрных роз. Один раз мы находились в Патриархии – секретарь, бухгалтер, зав.складом и я. Патриарх возился с розами в саду. И приехал священник из России, он прошел мимо Патриарха, приняв его за садовника. Прошёл к секретарю: «Я такой-то, мне нужно встретиться с Патриархом». Секретарь ответил: «Он занят, подождите, пожалуйста». Через некоторое время батюшка переспросил: «Простите, у меня мало времени, может, вы могли бы доложить Патриарху?» На что секретарь сказал: «Да вот он, посмотрите». Священник выглянул в окно, видит: «садовник» подрезает розы. – «Как! Это Патриарх?» Ему стало неловко, что он прошел мимо Святейшего, и он попросил, чтобы мы проводили его через другой подъезд.

Вечер. Святейший мне говорит: «Пойдём, сынок, за хлебом». А недалеко от собора на улице Кирова был хороший хлебный магазин. Я, без всяких задних мыслей, отвечаю: «Сейчас скажу, чтобы подали машину». – «Что? Мне нужен хлеб, а я буду церковный бензин тратить на то, чтобы за хлебом ездить?» (Семь копеек тогда стоил бензин!). И мы пошли пешком.

Таких случаев было много, но больше всего мне запомнилось, конечно, как Патриарх Ефрем меня «обижал». Как- то мы вышли из домика, где он жил, и Святейший говорит: «Снимешь куколь, рясу, отнесешь в алтарь и беги в дом» (что-то доделать). Я снял с него куколь и пошёл домой. Задержался. Прихожу к концу Евхаристического канона. Святейший уже причастился, сидит в кресле. Я облачился в стихарь, подошёл, встал, как всегда, рядом, справа. Он говорит: «Ты что на службы не ходишь?» – «Так, Святейший, вы же благословили!» – «Почему не был на службе?» Я улыбнулся: «Ваше Святейшество, вы же сами благословили». Он стукнул об подлокотник: «Ты как смеешь с Патриархом так разговаривать? Уходи отсюда!» Я ушёл. Плачу, а «рыженький» наматывает: «Видишь, как он издевается над тобой? В твоём возрасте ребята сейчас, кто на дискотеке, кто в ресторане, а этот старый, ты ему прислуживаешь, а он еще на тебя и орёт!» А после отпуста мне надо выходить вместе с Патриархом на кафедру на молебен. Ну как я с такими глазами, опухшими от слёз, выйду? Стыдно. Я решил пойти умыться. Иду так черепашьими шажками. Святейший: «Иди сюда». Ну, куда денешься, подошёл. – «Нагни голову!» И он меня в макушку поцеловал. Я забыл, честно вам говорю, за что он меня ругал. Я забыл, что я плакал. Я забыл, что я нервничал. Вот это была настоящая, христианская, отеческая любовь!

– В грузинском народе всегда меня восхищает отношение к старшим, отношение к маме. Расскажите о вашей маме.

– К сожалению, мы начинаем ценить маму, мамочку, после того, как её теряем. Очень мало слов утешения у нас бывает по отношению к маме, пока она жива. Стоит маме сделать замечание, мы огрызаемся, а потом сожалеем об этом. Наверное, так уж создан человек, что близкому человеку легче нанести обиду. Я считал, что лучше всех должна понимать меня моя мама. И пользовался этим. Раз вернулся расстроенный из храма. А в течение дня ко мне придет то юноша- наркоман, то девица, сбившаяся с пути, то бабушка, которой кажется, что сын её хочет убить, и я должен успокоить каждого. Но я же тоже человек! Вот прихожу домой после этого и громко на маму накричал. Она расплакалась, ушла в другую комнату. Когда я успокоился, позвал её: «Мама, ты понимаешь, что я “газовый баллон”? Я ухожу из дома пустым, а в храме наполняюсь тётей Маней, дядей Федей, сопляком, который начал курить и боится показаться на глаза родителям. А на следующий день мне снова идти в храм и вбирать в себя новые людские беды и грехи». Мама посмотрела на меня: «Так что же, я – газовая плитка, что ты на мне разряжаешься?!»

Мама – очень дорогой для меня человек. И я всегда говорю молодым: никогда не ставьте супругу выше мамы. Несмотря на то, что в Священном Писании сказано: «Оставь отца своего и матерь свою и прилепись к жене своей». Это не значит, «возненавидь маму». Есть рассказ о том, как жена возненавидела свою свекровь и дошла до такого состояния, что говорит мужу: «Если ты меня любишь, принеси сердце своей матери». Он пошёл, убил маму, достал сердце и бежит с этим тёплым сердцем к жене, споткнулся, упал, и сердце говорит ему: «Сынок, ты не ушибся?» Вот что такое мама! Мы очень поздно понимаем это. Но, думаю, Господь простит нас за то, что мы такие, потому что Он сердцеведец и видит, с каким сердцем мы потом каемся. К сожалению, наверное, судьба каждой матери – нести тяжести своего ребёнка.

– С высоты возраста и опыта от каких ошибок вы хотели бы уберечь молодых?

– От колебания в вере, от двуличия, от человекоугодничества.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) с архимандритом Антонием (Гулиашвили)

Как отец Иоанн в своём завещании сказал: «Ничего на свете не бойтесь, кроме греха». А мы сейчас боимся всего на свете, кроме греха.

– В нашей жизни много боли и скорби: у кого-то это болезни, у кого-то тяжёлая семейная жизнь. У каждого есть свой крест в жизни. Как человеку из-за этого не потерять веру?

– Верить, что мой крест намного легче креста других людей. Вот, к примеру: лежу я дома со своими болячками. Когда у меня раскрываются раны, я думаю: «Господи, доколе я должен это терпеть!» Иногда… я очень не люблю плакать, на людях особенно, но один порой и заплачу. И вот пошло-поехало, начинаю впадать в отчаяние. Утром выхожу я на улицу и что вижу? Женщина везёт коляску. В коляске ребёнок-инвалид лет двенадцати. Меня словно кипятком ошпарило. Думаю: «Ты 75-летний старик, столько лет проживший, стольким людям принесший радость и утешение, ропщешь? Когда этот ребёнок сидит в коляске, и он – инвалид». Мне стало стыдно.

– А как быть матери этого ребёнка?

– Принять скорбь как дар Божий. Это не наказание, это очищение. Матери нужно смириться, согласиться и молить Господа о даровании ребенку благодати и себе терпения, понимаете? Не роптать.

– Но ведь естественно возникает вопрос: «Господи, почему мне? За что?»

– А, может быть, потому, что мой дедушка или моя бабушка что-то сделали? Без причины и прыщ не вскочит. В Грузии есть хорошая поговорка: «Дедушка ел сливу, а у внука появилась оскомина». Поэтому дедушка, пока он ещё не дедушка, а юноша, должен думать об этом и не делать никому зла, чтобы у его внука не было оскомины. В этом мудрость Православия.

– Находясь в такой жизненной ситуации, имея рядом с собой тяжело больного человека или иную беду, как жить и радоваться, где черпать силы для радости?

– У Боженьки. Боженька даёт эти силы. Был у меня такой случай по молодости: пять комсомольцев и пять верующих ребят решили провести эксперимент. И я в этом эксперименте участвовал. Комсомольцы пошли по верующим семьям, а верующие пошли по семьям атеистов. Вот заходим мы в неверующую семью: в каждой комнате телевизор, хрусталь, у дома стоят две-три машины. Спрашиваем: «Вы довольны своей жизнью?» – «Нет». – «Почему?» – «А вот, муж моей подруги купил такую-то машину, а мой муж никак не купит». – «А дети у вас есть?» – «Один ребёнок». – «Почему только один, вы ведь так хорошо живёте?» – «Ну, чтобы завести второго, нужно год до родов и год после лишать себя кинотеатров, ресторанов, развлечений... Зачем год жизни терять из-за ребёнка?» У всех почти одни ответы! Все богатые были недовольны своей жизнью.

Спрашиваем комсомольцев: «Ну, как ваши дела?» – «А нам пришлось с совсем чокнутыми бабулями встречаться. Заходим: железная кровать николаевского времени, фанерный шкафчик для посуды, на гвоздике на стенке пальто и халатики занавеской закрыты. – «Бабушка, вы довольны своей жизнью?» – «Да». – «Чем же вы довольны, если у вас ничего нет?» – «У меня Боженька есть. Зачем мне богатство, если у меня есть Боженька?»

– Что даёт человеку вера?

– Вера даёт человеку стимул к жизни. Вера помогает человеку принять то, что ему дано от Бога, даёт силу пережить посланные ему трудности, справиться с ними. И он верит в то, что, если он справится, то Господь ему обязательно приготовит награду.

– Что вы желаете нам, людям XXI века?

– Делать людям только добро и не желать того, чего себе не желаете. Никому. Даже самому явному врагу не желать плохого.

У меня была духовная мать во Мцхете, схимонахиня. И я очень удивился, когда увидел в её помяннике имя убийцы её отца. – «Матушка! Ну, как ты можешь молиться за человека, который убил твоего отца?» – «Я молюсь о нем для того, чтобы он не попал в кромешный ад. Он совершил ошибку. Разве можно за него не молиться?»

Жить так – обязательно спасёмся. Зла всегда больше, но всё равно побеждает добро.

http://www.pravoslavie.ru/put/76077.htm