Как забайкальский милиционер через скорби священником стал

КИРИЛЛ МИЛОВИДОВ, ПРОТОИЕРЕЙ АЛЕКСАНДР ТЫЛЬКЕВИЧ

Если вы уже прочитали про 13 детей, 8 храмов, 12 алкоголиков и 8 собак забайкальского священника Александра Тылькевича, то, наверное, захотите узнать, как он поверил в Бога, стал священником, у кого научился живому православию, каким видит будущее России и что считает смыслом жизни. Интервью с типичным русским священником, часть 2.

– Как вы стали из неверующего верующим?

– Процентов 90 людей приходят к Богу через скорби. Мы не стали исключением. Работать я пошел после десятого класса. Потом армия. Служил в танковых войсках в Польше. Когда вернулся с армии, опять пошел работать в бригаду.

У нас с другом состоялся такой интересный разговор. Он мне сказал: «Знаешь, все менты козлы». Я говорю: «Слышь, Слава, а ты козел?» – «Нет». – «А я козел?» – «Нет». – «Давай тогда пойдем в ментовку работать, чтобы в этой козлятне было два не-козла?»

Так мы попали в органы. Потом, я, конечно, понял, что там далеко не все козлы. Более того, у нас в подразделении было очень много достойных бойцов, которые своей жизнью, многие и своей смертью, доказали, что они на самом деле служили не за ордена и не за деньги, а по-настоящему.

Я работал в милиции общественной безопасности, и к 26 годам стал начальником отдела. Матушка работала рядом, экспертом-криминалистом.

Старшей дочке в полтора года надо было делать операцию на сердце. Тогда в Новосибирске эта операция стоила миллион. Мы собрали всё, что могли, заложили всё, что могли, приехали. В больнице нас спросили: «А вы какой хотите шов – косметический или простой?» Мы разницы не понимаем, просим объяснить. «Косметический на девочке будет не видно». – «Конечно, косметический». – «Тогда еще миллион».

А у нас и так денег не было. Мы в жутком психологическом состоянии тогда находились. При больнице была часовня, матушка туда пошла, и первый раз в жизни исповедалась и причастилась.

Мы, конечно, и второй миллион собрали: всё, что могли, заложили, люди помогли. А когда из операционной вышел хирург, он произнес фразу, которая изменила мою жизнь: «Я сделал всё, что мог, теперь молитесь». Меня тогда эта фраза в бешенство привела, потому что вот представьте, мы максимально выложились, всё, что могли продать, продали, а она сейчас умрет, и он мне скажет, что я плохо молился? Еще бы чуть-чуть, и я бы не знаю, что с ним сделал. А когда в себя чуть-чуть пришел, поразмыслил, – может, правда помолиться?

А у нас и так денег не было. Мы в жутком психологическом состоянии тогда находились. При больнице была часовня, матушка туда пошла, и первый раз в жизни исповедалась и причастилась.

Мы, конечно, и второй миллион собрали: всё, что могли, заложили, люди помогли. А когда из операционной вышел хирург, он произнес фразу, которая изменила мою жизнь: «Я сделал всё, что мог, теперь молитесь». Меня тогда эта фраза в бешенство привела, потому что вот представьте, мы максимально выложились, всё, что могли продать, продали, а она сейчас умрет, и он мне скажет, что я плохо молился? Еще бы чуть-чуть, и я бы не знаю, что с ним сделал. А когда в себя чуть-чуть пришел, поразмыслил, – может, правда помолиться?

Девочка выжила, но после операции выздоровление не пошло, температура держалась в течение месяца. Через месяц нас прямо с температурой выписали, мы вернулись в Чару. Туда приехал батюшка какой-то, я думаю: «Надо покрестить ребенка, ребенок некрещеный». У нас тогда в городе ни священника не было, ни церкви.

Нашли мы этого батюшку, он приехал ко мне домой. Собрали людей, крестных нашли. Батюшка в ванну, руку сунул, а я там теплой воды набирал. Говорит: «Выливай». Открыл холодную воду и начал наливать. Я говорю: «Батюшка, ребенок месяц после операции на сердце…» – «Если она умрет, то будет первой, кто умер на крещении».

Я так как-то ободрился его верой. «Ну ладно, – говорю, – сам знаешь, ты, наверное, мудрый». Налили леденющей воды, едва пальцы терпели. Я только думаю: «Господи, помилуй, как он ее туда окунать будет?» А он крестил так: берет за голову и в эту купель целиком. Я сам чуть не умер от страха.

У нас Кристина до полутора лет проплакала. Ночь у нас с матушкой делилась пополам: полночи она с Кристиной ходила, полночи я. После операции она так же ныла, куксилась и фактически ночь не спала. Но после того, как она вылезла из купели, она залезла на руки к крестному, и до сегодняшнего дня я ее голоса вообще не слышу. Я, конечно, слышу, как она разговаривает, но чтобы она плакала, ныла или бухтела – никогда. Более того, я у этого ребенка никогда домашнее задание не проверял, только дипломы получал. С тех пор мы начали общаться с батюшкой.

– Как вы стали священником?

– Один раз священник, который крестил мою Кристину, пришел ко мне в кабинет, а на компьютере крутилась заставка: «Александр Михайлович, до вашего дембеля осталось столько-то дней». Такая забава милицейская. Каждый день она отнимала по дню и дембель мне считала. Я прихожу – батюшка в кабинете у меня смеется. «Чего?» – «Ты до своего дембеля не доживешь». – «Опасно говорите, батюшка, – тем более что у нас командировки всякие были, в девяностые нас куда только не отправляли. – Чего, помру, что ли?» – «Да нет».

А потом получилось так, что я встретил епископа Евстафия. Когда мы с ним поговорили, погуляли по улице за храмом, он меня спросил: «Не хотел бы ты послужить Богу?»

Я совершенно скептически к этому отнесся: «Владыка, я себя знаю. Я импульсивный человек, взрывной человек, во мне куча недостатков. Ни одного нет во мне достоинства, которое могло бы меня сделать хоть немного похожим на священника». – «Знаешь, а во мне тоже нет». – «Ну, владыка, как благословите тогда». – «Ну ладно, поезжай домой, собирайся и поезжай в Читу».

Я приехал домой и как-то сразу написал рапорт, а через две недели уехал в Читу, к епископу. Действительно, «до дембеля не дожил». До лета трудился при храме, потом на курсы поступил, и где-то месяцев через восемь меня рукоположили в диакона. Потом дали приход в Шилке, и так я тут и остался.

Я единственный священник, который служит здесь больше 15 лет. Обычно народ туда-сюда переваливает, а я чего-то прилип к этой Шилке.

– Как вы думаете, что ждет Россию? Не в смысле пророчеств, а в смысле – какое у вас лично ощущение, чего лично вы ждете от завтрашнего дня?

– У меня ни нефти нет, ни золота, поэтому я из-за колебаний цены не переживаю. В своей семейной суете, походах, движении мы совершенно забыли обо всех внешних проблемах. Мы пришли к тому, что проблемы надо решать в момент их появления. Не знаю, что буду делать, когда мне на голову упадет кирпич, но что-то делать, наверное, буду. А пока, сколько есть сил, буду делать то, что от меня требуется сейчас: буду воспитывать своих детей, буду ходить в миссионерские походы и доставлять продукты и медикаменты туда, где нужна наша помощь, буду совершать богослужения.

А что там наступит… Ну, наступит война – будем воевать. Наступит мир – будем любить. Придут китайцы – будем с китайцами жить.

Во время пожаров в 2015 году приход закупал гуманитарную помощь и доставлял ее пострадавшим

– Пулемет в огороде у вас уже закопан?

– У нас целая оружейная комната! Правда, она вся пневматическая и интерактивная. Мы мальчишек своих учим стрелять, ножи метать, на саблях драться. У нас дома каждый «залет» стоит 20 отжиманий. А можно и на 200 нарваться, если маму обидеть. Они у меня по физкультуре в школе шестерки получают: на пятерку нужно 30 раз отжаться, а они все по 200 отжимаются. В хоккей гоняют, бегают, прыгают, в седле сидят, из автомата стреляют. Солдаты настоящие.

– Может, ответите на главный вопрос человечества – в чём смысл нашей жизни?

– Главные вопросы человечества – и задавать дураку?.. Знаешь, для меня смысл жизни заключается в смерти. Если ты помрешь, и люди скажут: «Слава Богу, сдох» – это будет одно. А если ты помрешь, и люди будут плакать и вспоминать о тебе, за тебя молиться – другое. Я не знаю…

Я не боюсь, конечно, смерти. Больше боюсь оказаться недостойным ТАМ, после смерти. Поэтому для меня всё как-то померкло перед пониманием того, что бытие человеческое жизнью не ограничивается. Не настаиваю на правоте своего мнения, но вот для меня жизнь и смерть соотносятся так. Мы живем-живем, но именно смертью определится – был ли в нашей жизни вообще смысл.

– Говорят, что православие не доказывается, а показывается. Довелось ли вам встретить такого человека в жизни, который бы стал для вас примером? Какой он, чему у него можно научиться?

– Думаю, что для меня таким человеком стал владыка Евстафий, он был тогда епископом Читинским и Забайкальским. Владыка Евстафий – один из учеников отца Павла Груздева. Отец Павел, говорят, был очень простой в обращении, и вот владыка Евстафий тоже такой – простоватый. Без всякой напыщенности, хоть и архиерей. Очень доступный. Можно к нему просто взять и приехать, и без всякой записи попасть на прием. Можно сказать: «Владыка, благословите» – и просто поделиться своими проблемами.

Самое главное, чему он нас научил – это «Молитесь». Какая бы проблема у нас ни случилась. Я ж человек импульсивный по своей сути, «мне бы шашку, да коня, да на линию огня». А он меня всегда сдерживал, говорил: «Подожди, помолись». Я видел, что всегда, какое бы дело он ни начинал, он начинал его с молитвы и продолжал с молитвой. Какие бы скорби его ни посещали в жизни, я всегда знал, что он скажет. Он скажет, что нужно сначала помолиться. Сколько у нас было трудностей в семье и в приходе, он нам всегда помогал, и не только духовно, но и материально.

Протоиерей Александр Тылькевич на тушении степных пожаров в 2015 году

В 2011 году я получил сильную травму позвоночника. Врачи сказали, что двигаться начну через два месяца, и пожизненно буду ходить с палочкой. Меня положили в монастырь к владыке. Он каждый день навещал меня и молился рядом. Я пришел в себя дня через три и начал понимать, что рядом архиерей. Его молитвами мне удалось встать через две недели, палочку бабулькам подарил через два месяца. А сейчас прыгаю с парашютом и поднимаюсь на пик БАМа, не считая домашней работы и поездок на вездеходе по северам. Всё это заслуга владыки Евстафия. Для меня это образец для подражания, я его очень люблю и буду всю жизнь поминать как своего духовного наставника.

Первую часть интервью – о том, как забайкальский священник Александр Тылькевич ненароком усыновил 10 приемных детей, как вокруг него сама собой собралась группа реабилитации алкозависимых, как он проехал на самодельном храме-вездеходе 300 км по замерзшей реке, нашел брацковатых каренгийцев и построил им храм, а теперь строит детскую деревню», можно прочитать здесь.

* * *

Сейчас протоиерей Александр руками и деньгами своего прихода строит рядом с шилкинским храмом детскую деревню. Два дома из шести готовы, под остальные есть фундамент. В каждый дом планируется поселить семью с 10 приемными детьми. Первый дом уже заселен, во второй готовится переезжать семья из Читы. Хозяйство семьи будут вести сообща. Площадь каждого дома – 400 кв.м. Предполагается, что когда дети вырастут и обзаведутся собственными семьями, то они останутся жить в родительских домах. Дома полностью оборудованы для проживания детей-инвалидов.

Полная стоимость одного дома, от фундамента и до отделки, около 13 млн рублей. Приход отца Александра всегда нуждается в деньгах на строительство и строительных материалах, прежде всего в цементе. Желающие помочь приходу в строительстве деревни могут связаться со священником через его страницу в Facebook.

http://www.pravmir.ru/kak-zabaykalskiy-militsioner-cherez-skorbi-svyashhennikom-stal/