Христиане развинтились!
Протоиерей Алексий Уминский
Весна и уборка души
Пост – это как генеральная уборка квартиры. Я помню по детству — где-то в середине весны, когда уже солнышко начинает светить и можно спокойно открывать окна, люди делают уборку квартиры после зимы — моют окна, пылесосят, выносят коврики выбивать, сдувают с книг пыль, все переставляют в квартире. Ощущение от этой уборки у меня с детства особенное. Во-первых, тревожное такое, радостное. Квартира вся проветривается сразу после зимы, появляется ощущение воздуха, свободы, чистоты необыкновенной и предощущение чего-то нового. Такое ощущение, что после этой весенней генеральной уборки квартиры в этой квартире по-другому должна начать течь жизнь. Это одна из главных ассоциаций, связанных с Великим постом — генеральная уборка с проветриванием всего, что только можно проветрить, с вымыванием всего, что можно вымыть, и ожиданием того, что после всего этого что-то обязательно должно поменяться.
Развинтились!
— Отец Алексий, с уборкой квартиры все понятно. А в отношении духовной жизни не очень. Потому что есть, конечно, любимые и понятные службы. Есть канон Андрея Критского, есть весь богослужебный цикл, который ты проходишь и, безусловно, с этим соприкасаешься и душой, и ожиданием. Но насколько сложно хоть чуть-чуть что-то изменить. По большому счету все равно мы через два месяца подойдем к Пасхе с пониманием того, что все прошло мимо, все закончилось быстро — и ничего ты не сделал даже на миллиметр.
— Это и так — и не так. У меня в последнее время такое горестное ощущение того, что мы, христиане, за прекрасный период церковного возрождения как будто развинчиваемся. Какими мы были в начале пути! И какими мы сейчас стали. Нам все становится чуть-чуть можно. Расширились границы допустимого. Эти границы, конечно, безобразным образом расширяют комментарии на Facebook: люди начинают переходить эти границы допустимого состояния мысли, допустимого состояния чувства по отношению к тому, что происходит.
Происходит расширение допустимого по отношению к молитве, к помыслам, к заповедям. Я поражен многим вещам. И в себе мне это не нравится. Наше христианство стало очень удобным, простым и таким легким…
Когда мы говорим о посте, мы говорим прежде всего о том, как нам расширить границы допустимого. А что можно в пост? А какие послабления допускаются в пост? Мы все время говорим о том, что главное людей не есть: колбасу кушайте, мясо кушайте — людей не кушайте. Такими благими заявлениями мы расширяем строгий порядок допустимого. Появляется внутренний дисбаланс.
Христиане развинтились во всех отношениях. Умственно развинтились, духовно развинтились, дисциплинарно развинтились. Все нам теперь легко и все можно! Смотреть все что попало, читать все что попало, слушать все что попало, говорить на полускверном языке, думая, что это такая дозволенность. Мы слышим, что «все мне дозволено», а то, что «не все мне полезно» остается за рамками нашего бытия.
Пост сейчас может быть таким временем, когда мы подкрутим в себе какие-то гаечки. Надо вернуть себя в нормальное состояние христианства — не в сумасшедшее зилотское или сверхстрого-уставное состояние. А в честное состояние. Честным христианином хочется быть во время Поста. И этой честности хочется у Поста научиться.
В человеке Великим постом должна возгораться ревность. Христианство — это ревностная вера. Не в каком-то глупом экстремизме, когда он этой ревностью другим угрожает, а когда он внутренне ревностен, когда он к Богу утренюет.
“От нощи утренюет дух мой к Тебе, Боже, зане свет повеления Твоя на земли”.
Когда ревность человека захватывает, когда человеку от этой ревности хорошо, благостно, когда сладость от этой ревности. Мы потеряли это ощущение, все время подменяем его какими-то приятными компаниями, умными разговорами. А ведь ревность по Богу – самое яркое чувство христианина. Пост и ревность — это единое пространство. Если ты постишься, то это должно быть ревностно.
— А как определить – ревностно или нет?
— Мне трудно давать такие советы о ревности. Потому что ревность — она ревностность. Ревностность связана с любовью, с внутренней честностью, с пониманием того, что ты можешь больше, чем на самом деле хочешь. Да, есть масса оправданий, очень благочестивых, вполне каноничных, вполне объяснимых и благословенных. Но ты можешь больше.
Подмена жизни
— Мы действительно стали себе очень много разрешать – все читать, все смотреть, все говорить. И более того, любой запрет, который сегодня звучит, в православном окружении воспринимается очень странно. В светском коллективе можно сказать: давайте не будем ругаться, давайте не будем осуждать, давайте не будем о человеке за глаза нехорошо говорить, — и это совершенно невозможно сделать в православном обществе, потому что все скажут: “Да ты хочешь быть святее Папы Римского, да мы не в осуждение, а в рассуждение, все это можно”. С какого места выстраивать для себя, где границы-то эти брать? Когда на всякое действие уже есть внутреннее объяснение, разрешение, понимание? Как расти вглубь? Знаешь, как исповедоваться, как готовиться к Причастию, как ходить на службы. А про внутренний христианский рост для мирян написано очень мало.
— Это нормально, когда для новоначальных все расписано, а для людей, которые в Церкви давно, нет гарантированных и ясных указаний. Когда дело касается монастыря, это понятно, это – особая сфера жизни. Когда человек в монастыре живет, он подчинен такому ритму жизни, из которого, если он ему отдался своей волей и чуть-чуть еще трудится, он выйти не может. Там есть свои монашеские искушения, не постижимые для людей, живущих в миру, своя тоска и тяжесть монашеского креста.
Но мы в таком положении, когда с утра до ночи бесконечная суета, бесконечная гонка. От информации срывает голову, ты всем должен, всем нужен, и тебе еще нужно найти время остаться с самим собой наедине и еще с Богом поговорить. Невозможно жизнь человека в миру сделать имитацией жизни в монастыре. Невозможно сделать постоянный мирской устав, которому бы ты соответствовал. Здесь пространство свободы, и пространство твоих ошибок, твоего личного ежедневного выбора.
Человек ежедневно много раз делает свой выбор. Этот выбор — сердцевина нашего бытия. Если человек об этом вообще не думает, то непонятно, живет ли он. Потому что тогда его жизнь — это деятельность.
Бесконечная деятельность – это форма жизненной подмены.
Эта деятельность человеку может очень нравиться или может очень не нравиться. Но эта деятельность — выживание, а не жизнь. Эта деятельность не дает человеку опомниться для выбора. Человек, который живет в активности — просыпается — и начинает активничать, а потом эта деятельность кончается, он приходит, включает телевизор, сериал — и засыпает, то есть выпадает из бытия. Жизнь в этой деятельности наступает тогда, когда деятельность разрывается каким-то событием, часто трагическим. Ба-бах! — нет никакой деятельности, но есть жизнь, с которой тебе надо теперь справляться. Деятельность разрушена, и осталась жизнь, к которой ты не готов.
А есть жизнь, которая предполагает, что ты живешь, а значит, делаешь свой выбор.
Ты проснулся, и перед тобой выбор: рвануться в деятельность — или тормознуть для жизни. И ты начинаешь этот выбор делать. Ты тормознул для жизни и посвятил жизни три минуты молитвы, потому что молитва — это форма жизни.
Дальше все равно тебя жизнь затягивает в какую-то форму деятельности. Но ты дальше тормозишь, потому что ты встречаешь на улице дворника-таджика и можешь мимо него пройти, а можешь сделать свой маленький выбор и сказать: “Здравствуй”. Это форма жизни. Таких вещей, которые человек мог бы делать на каждом шагу в момент — пройти мимо и уйти в деятельность либо остановиться и минуточку посвятить этой жизни — может быть очень много. Постом это в человеке расширяется до огромных пределов.
Пост, — это когда ты вытесняешь деятельность из себя, а на ее место ставишь жизнь. Когда ты этим Великим постом постоянно готов к этому выбору: пройти мимо или остановиться, отдать минутку для Бога, отдать минутку для человека, посвятить минутку для понимания самого себя, для разбора своих собственных чувств, созерцания. Когда ты вдруг останавливаешься и смотришь вокруг себя на мир и вдруг в этот момент все замирает, и ты вдруг видишь там почку, которая начинает толстеть и беременеть. Замечаешь звенящий трамвай. Вдруг замечаешь что-то такое, что вдруг тебя возвращает к жизни, а деятельность в данный момент замирает.
В пост самое главное для меня (я буду все время про себя говорить, не могу это на всех транслировать), — это то место, когда деятельность уходит на второй план, на третий план, на четвертый план. А пространство жизни необыкновенно в тебе расширяется. И это очень человеку тяжело. Самое тяжелое во время Поста — это пространство жизни, потому что человек не очень умеет им пользоваться, в него погружаться.
Человек все время ищет возможности от жизни увильнуть в пространство небытия. В пространство удовольствий, пространство сна, пространство сериала, пространство интернета и пространство соцсетей — это пространство чего угодно, куда ты уходишь, когда тебе тяжело оставаться с этим выбором и с этой жизнью сериальной.
Пост как раз дает наполнение жизни, и это очень тяжело человеку дается. К этому надо себя все время расширять, понуждать. Человек из жизни легко выпадает, ему легко дается эта безжизненная деятельность и тяжело дается любая минута полноты жизни.
Поступить, а не в кусты
— Отец Алексий, а как вообще для себя определять, как правильно поступать в тех или иных обстоятельствах? Ведь понятно, что очень многие вещи сказаны в Евангелии, но очень сложно бывает применить собственно Евангелие к жизни…
— Я думаю, что не может быть совершенно очевидного ответа, как поступить. Главное — поступить. Главное — не испугаться, не уйти в сторону, не сделать вид, что тебя это не касается. Постараться поступить. А потом, пожалуйста, расплачивайся. Если ты сделал неправильный шаг — будь мужественным расплатиться. Будь мужественным за это ответить. Будь мужественным не уйти в кусты, будь мужественным принять ответственность на себя. Это многому учит.
— Ответственность – это редкое качество…
— Когда ты готов расплатиться собой, когда не ищешь подмену – это ответственность. Ответственность — дело серьезное, конечно. Ответственность — когда я сам отвечаю за свои поступки. Когда мне бывает за свои поступки стыдно и я не боюсь этого признать — это самая высокая мера ответственности. И этому учит нас Пост. И покаяние ради этого существует. Не для того чтобы оправдать себя, изгладить из себя вину, как ластиком стереть что-то такое неправильно написанное, а наоборот, с этой ошибкой пожить и пережить ее правильным образом.
— Воспитывать ли в себе ответственность? Часто говорят, что взаимоотношения с духовником — это попытка переложить ответственность на другого, и поэтому бывают упреки в адрес православных в том, что человек церковный — это человек, который все время пытается переложить ответственность.
— Иногда наоборот — общение с духовником — это максимальное чувство ответственности, желание доверить себя своему духовному отцу несмотря на то, что тебе это не нравится, что ты с этим, может быть, не вполне согласен и тебе это как кость в горло, — с доверием поступить по его слову. Ты видишь в его опыте жизни то, как Евангелие приносит плоды.
Если я каждые пять минут бегаю к духовнику выяснить, что можно, а что нельзя — это не духовнические отношения. Человек не обязан обращаться по каждому поводу! Научившись от духовника важным вещам, может уже не спрашивать у него, а этим заветом, этим первым толчком, который духовник дает человеку.
Это не значит, что человек всегда соизмеряет с духовником свои действия. Бывает, что духовник сказал что-то человеку пять лет назади слова ему может хватить на всю жизнь. Бывает момент, когда человек запутался, обессилел в духовном пути и духовник может немного подтолкнуть. Этого очень часто хочется — кто бы меня подтолкнул, кто бы мне дал еще маленький импульс идти вперед. Духовник может это сделать. Но отнюдь не для того, чтобы каждые пять минут бегать спрашивать — ехать мне туда или не ехать, менять мне квартиру или не менять квартиру, покупать — не покупать, что правильно — что неправильно. Человек за себя отвечает, и в этом тоже большая ответственность. И в ошибках тоже ответственность. Ну, не может человек не ошибаться. Обязательно будет ошибаться. И ничего страшного в этом нет — если человек принимает на себя ответственность за свои ошибки.
О воле Божией и недовольстве
— При этом очень хочется поступить так, чтобы это было не противно Воле Божьей. Даже в вопросе покупки квартиры, смены работы и так далее, — ведь очень хочется сделать все-таки правильно, без ошибки…
— Правильно и без ошибки — это к Воле Божьей может не иметь отношения. Понимаете, Воля Божия говорит о том, насколько человек Богу сродни. Насколько человек Бога воспринимает глубоко внутренне как своего Отца. Насколько человек Богу вообще свою жизнь доверяет. Какое имеет отношение Воля Божия к покупке или продаже квартиры? Никакого. Для этого человеку дан ум, житейский опыт, риэлторские фирмы. Воля Божия тут при чем? Очень часто приводят пример старца Амвросия и женщины, которая спрашивала, как индюков кормить — с тех пор у нас нет никакой другой заботы как спрашивать, как кормить индюков. Как будто только за этим и существуют духоносные отцы, чтобы нас научить кормить наших индюков.
— И еще один вопрос о человеке современном… когда думаешь над тем, что сегодня объединяет большинство людей, причем и в самых обычных бытовых разговорах, и в записях на Facebook — самая такая общая для нас всех эмоция — это постоянное недовольство.
— Да, это похоже на правду.
— Что с ним делать и насколько оно вообще приемлемо для христианина?
— Это касается всех нас. Со многим это связано.
Очень часто это связано с боязнью жить. Человек бывает очень часто не уверен в себе, боится, что что-то у него не выйдет, что он не справится, что у него не получится, что все наперекосяк…
Когда человек боится ответственности, боится жизни, этот страх подогревает чувство недовольства. Недовольство — ведь это недостаточность. Слово “довольность” и “достаточность”… Чувство неполноты — недовольство.
“Я доволен” по церковнославянски — значит, я “под завязочку” полон чем-то. А недовольство — это чувство внутренней бессодержательности, чувство внутренней пустоты. И эта пустота всем нам характерна, к сожалению.
Мы говорим о Великом посте. Пост ведь как раз должен быть тем временем полноты, когда человек доходит до Страстной недели, и эта Страстная неделя переживается как огромное, огромное пространство времени. Каждый день, как почти что целая жизнь.
Одного богослужения этого дня оказывается так много, что тебе кажется, что ты прожил за этот день очень, очень большую жизнь. Что ты за этот день очень-очень долго жил. А недовольство, неполнота — это когда на самом деле этой жизни в человеке не хватает. Человек уходит от этой жизни, потому что жить тяжело. А с другой стороны, ему все время этой жизни не хватает, и он мучается, он недоволен.
Пусть и выход здесь — открытие себя для жизни. Как у Достоевского, Маркел перед смертью говорит: “И одного дня достаточно, чтобы счастливым быть”.
Надо учиться жить. Учиться жить надо всем нам. Учиться жить. Пост – это как раз такая прекрасная наука, которая дает нам возможность почувствовать, как можно жить. Особенно Страстная неделя — когда ты можешь за один день так много жить, так глубоко жить, так по-настоящему жить.
Поэтому-то и кажется, что когда проходит Великий пост, что ты чего-то не успеваешь, что так мало тебе этого поста оказывается. Ты еще хочешь этого поста, потому что ты только-только научился жить, тебе бы хотелось это состояние в себе долго, долго хранить. Мы не умеем хранить. Но учимся.
Записала Анна Данилова
http://www.pravmir.ru/protoierey-aleksiy-uminskiy-hristiane-razvintilis/
